Олег Языков - Гром и молния

Я только начал рассказывать летчикам о правилах стрельбы, наработанных Ворожейкиным, как дневальный вызвал меня к телефону. Меня приглашали в Москву.

– Капитан Извольский! Продолжайте вести занятие. Я в Штаб, буду поздно.

Водитель моего (ну, как «моего» – нашего, эскадрильского) «Доджа», старшина Петрович, действительно – «старшина», мужику было, наверное, лет 55, степенно и без выкрутасов загнал это раритетное (для меня) чудо на задний двор и заглушил мотор.

– Все, Виктор Михалыч, приехали. Просыпайтесь!

Я обвел задний двор нашей казармы мутным взглядом. Устал…

– Чо, Петрович, приеха-а-а-али? – не удержавшись, зевнул я.

– А то ж! У нас порядок в танковых войсках!

– В авиации, Петрович! В авиации. Побойся бога! Которую неделю уж служишь…

Бывший мехвод танка «Т-34», орденоносец и «погорелец» Петрович, чудом выживший в бою под Прохоровкой, только нахмурил изуродованный послеожоговыми рубцами лоб и что-то буркнул. Было ясно, что свои танковые войска он на какую-то там «драную» авиацию не променяет никогда. Вот только оклемается малость – и снова сядет за рычаги любимой «тридцатьчетверки». А пока… Пока надо терпеть. Терпеть, когда к командиру эскадрильи, Герою Советского Союза майору Туровцеву пацаны-летчики обращаются просто издевательски с точки зрения требований Устава: «Ви-иктор!» Не «товарищ майор», а – «Ви-и-иктор!» Тьфу! Терпеть, что каждый вечер летчики сначала пьют водку, а потом спят на кроватях в номерах на четыре человека, на чистых простынях… А не как ты, на фронте – на масляной броне «тридцатьчетверки» или вообще – на сырой земле, под родимым, теплым брюхом танка…

– Не дергайся, Петрович. Дай-ка… Сейчас боль уйдет… боли нет… нет боли, Петрович. Петрович!

– А?!

– Все, все! Скоро вернешься в свой полк, старшина. Мы на фронт, и ты… на фронт. И не злись ты на летчиков, Петрович. Горим мы так же, как и танкисты. Заживо горим. Только вы – на земле-матушке, а мы в небе.

– Да я ничего… – засмущался старшина.

– Вот и хорошо, что ничего. Не понимаю… Отбой уже был?

– А то ж! Двадцать три двадцать уже…

– А кто это, интересно, в каптерке свет жжет, а, Петрович?

Петрович мошеннически начал прятать честные глаза.

– А мне откеда знать, Виктор Михалыч?

– Н-да. Ну да, «откеда»… А на самом-то деле? Ну, ладно – закрывай машину, иди отдыхать. Завтра – как всегда. Да! Автомат – в дежурку! Что ты его таскаешь с собой? Не на фронте же!

– Есть, товарищ майор! А личное оружие всегда должно быть с бойцом. – Петрович насупился и начал обходить и оглаживать свой любимый рыдван, а я, беззвучным шагом индейца племени… Вот черт! Какого же племени-то?.. Племени «Red Bulls»? Нет, скорее – «Red Bаlls», во! – начал подкрадываться к вигваму… тьфу! К каптерке бледнолицых.

Была у меня в биографии такая забавная вещь… Сразу после окончания института меня оставили преподавать на кафедре… не важно, на какой. Важно, что на кафедре. Своего, естественно, факультета. Боже мой! Не прошло и месяца моей работы ассистентом кафедры, как я понял, какие же мы, студиозусы, были дураки! Кого мы хотели обмануть! Зубров институтской профессуры, которым все наши ухищрения были видны, как на открытой ладони! Да они на раз читали нас, как под рентгеном! Еще в момент первичной разработки нами той или иной каверзы!

Вот и сейчас. Скрадывая эту бледную немочь, которая ушла из кубриков в каптерку, чтобы от входа не было видно света в окнах, я трагически задумался – как мельчает молодежь! А вот мы – в свое время, конечно…

Что делали мы в свое время – я не додумал. Пришла пора действовать. Судя по бормотанию, слышимому из-под двери, звяканью пузырей и тонкому хихиканью, в каптерке были «лос трес бандитос» и Васек Трубачев, тьфу ты! Сталин, конечно! И кто кого совратил дисциплину хулиганить, я не знал.

А значит – «мстя» моя будет страшна. Я достал свой «вальтер» и загнал пулю в ствол… Ну, сейчас я вас пугану, гаденыши! До приятного и теплого ощущения в штанах!

«Из чего там потолок?.. – пытался вспомнить я, примеряясь, как мне лучше вышибить дверь. – Не было бы рикошета… Ну, давай, Тур, мочи гадов!»

«Ба-бах!» Хлипкая дверная защелка не могла, конечно, удержать ярость и боевой порыв сына бога! Дверь, сметенная могучим ударом, распахнулась настежь! О-го-го! Я силен! Я бы плавно перетек в каптерку, наводя ужас на насильников над положениями Устава, но – проклятая дверь! У-у-у! Она, ударившись об косяк, резко пошла назад, попав мне прямо по носу…