Алексей Махров: Спасибо деду за Победу! Это и моя война

– Надо идти за помощью! – сообразил я. – Где здесь ближайшая станция?

– Не знаю! – растерянно ответил Барский.

– Но мы ведь что-то проезжали? Город, село, полустанок? Как давно?

– А-а-а… утром! – почесывая затылок, с трудом припомнил Барский. – Мы как раз встали и умылись, а тут паровоз встал на какой-то станции – воды налить. И мы еще там возле платформы яиц, сала и свежего хлеба к завтраку купили.

– Так, уже лучше! Вспоминай дальше! Сколько прошло времени после проезда станции до начала налета?

– Э-э-э… Часа три! – снова прибегнув к «непрямому массажу головного мозга» посредством почесывания в затылке, ответил юноша.

– Так, если даже с минимальной скоростью плелись, то эта станция далеко. Километров тридцать-сорок, не менее. А помощь нужна быстро! Никаких будок на переездах не проезжали? Ну, такие… со шлагбаумом?

– Точно! Было такое! – сразу вспомнил Миша. – И вроде недалеко! Километра три отсюда. Может, четыре или пять.

– Угу… Или шесть… – кивнул я. – А выехали мы когда?

– Так… вчера ближе к вечеру!

А вот это плохо! Это означает, что мы все еще в опасной близости от границы. И достать нас могут не только самолеты, но и танки. Я небольшой знаток истории, но из школьного курса помню – в июне сорок первого немцы прорывались на очень значительные расстояния. Вроде бы Минск захватили через несколько дней после начала войны. А он чуть ли не в сотне километров от границы! Значит, нам надо быстро собирать раненых и сваливать отсюда! Или по крайней мере как-то укрыть всех уцелевших до подхода помощи. Потому что без транспорта далеко не уйти. Далеко ли пронесут на своих плечах эти мальчики и девочки носилки с ранеными? Пусть даже такими же детьми. Да и носилки еще предстояло сделать. Итак, первым делом – эвакуация с этого поля. Надо объяснить уцелевшим, что делать, а самому идти на переезд. Там обязательно должен быть телефон. Ну, начнем…

– Эй, народ! – Я встал и оглядел «свою» группу. На меня смотрело два десятка пар глаз. – Товарищи! Слушайте меня внимательно! Здесь находиться опасно! Самолеты могут вернуться. Нужно срочно унести раненых в рощицу! Убитыми займемся позже, сперва позаботимся о живых!

– А ты уверен, что это необходимо? – возразила какая-то женщина. – Раненых нельзя таскать с места на место. Это может им навредить. Не лучше ли остаться здесь? Наверняка нам скоро окажут помощь.

– Простите, гражданочка, но я очень сомневаюсь, что если мы не почешемся, нам кто-нибудь поможет! Мы здесь уже четыре часа, а до сих пор никто не поинтересовался: а почему не пришел на станцию литерный поезд? Неужели вы думаете, что, случись такое в обычное время, мы бы так и сидели у сгоревшего состава и перевязывали детей разорванными рубашками? И, кстати, за все утро по этой ветке не прошел ни один эшелон. Ни на запад, ни на восток! Наверняка что-то случилось! Может, немцы прорвались…

– Ты панику не разводи! – неожиданно вскочил невысокий крепенький паренек, до того смотревший мне в рот и буквально исполнявший все команды. – Да я тебя!..

– Заткнись! – Я беззлобно ткнул парня кулаком в живот. Он пискнул и сложился пополам.

– Ну зачем ты так? – вступилась за него Марина, машинально прикрывая пострадавшего собой. – Колька погорячился, а ты сразу драться…

– Сейчас некогда играть в игры «кто больше Родину любит»! Надо реально оценивать обстановку и спасать людей! – разъяснил я. – Начинайте переносить раненых в рощу. Ты, Марина, за старшего! А мы с Михаилом прогуляемся до переезда.

Больше со мной никто не спорил. Проследив, чтобы процесс подготовки к эвакуации не заглох на первых минутах, мы отошли в сторонку. Попутно я подобрал давешнюю винтовку. Так, а патроны? Пришлось переворачивать убитого бойца и снимать с него ремень с двумя кожаными патронташами. Сорок патронов… Немного, но при умелом обращении – вполне достаточно. Да и трехлинейка сама не позволит быстро расходовать боеприпасы – не пулемет, поди. Опоясавшись, я на всякий случай обшарил карманы солдата. И стал обладателем кисета с махоркой, коробка спичек, двух пустых гильз, комсомольского билета на имя Петренко Осипа Макаровича, 1922 года рождения, и пластмассового шестигранного флакончика с квитком бумаги внутри. Не густо… Понятно, что портянки и смену белья Петренко хранил в рюкзаке. Или, как его здесь называют, «сидоре». Который наверняка остался в одном из сгоревших вагонов. А документы? Не знаю, должен ли быть у бойца «военник» или какая-нибудь красноармейская книжка, но командировочное удостоверение должно быть? Или справка из части? Иначе как он докажет, что не дезертир?