Андрей Курков - Садовник из Очакова

– А если вернется, а тебя не будет? Или дом сгорел?

– Типун тебе на язык, Йосип! Скажешь тоже! Если дом сгорит, то и мне лучше с ним, с домом.

– То-то! – хмыкнул Йосип. – Сам себе накаркаешь! Вернется он!

Скрипнула калитка. Йосип вышел на улицу, плюнул под ноги и зашагал прочь.

Дверь в дом закрылась. Снова на улице тихо стало. Выбрались Игорь с Ваней из-под дерева. Ваня яблоко сорвал и смачно укусил, отчего Игорь дернулся, бросил на парня недовольный взгляд.

– А я чего?! – шепнул Ваня. – Никого ж, а я проголодался…

– Ты этого Йосипа знаешь? – спросил Игорь.

Ваня отрицательно мотнул головой.

– А того, что курил?

– Так то Фима Чагин.

– Фима? – задумчиво повторил Игорь. – Так он совсем молодой…

– А чего ему старым быть? – Ваня пожал плечами.

– Так, а что ты для меня такого узнал? – Игорь вспомнил о словах Игоря, сказанных ранее, у забора винзавода.

– А! Мама сказала, что Фима с Валькой-рыжей шуры-муры водят, и он к ней на базар захаживает!

– Валька-рыжая? Это кто?

– Она в рыбном ряду торгует. Баба – огонь! Только рука у нее тяжелая!

– А чем торгует? – заинтересовался Игорь.

– А чем в рыбном ряду торгуют? Рыбой. У ней муж – рыбак. Он ловит, она продает.

– Покажешь ее?

– А че не показать?! Она у всех на виду, на базаре! Ее за сто метров слышно…

– Ладно, – кивнул Игорь. – Пошли, поспим, а утром – на базар!

На старинный диван, взбугренный невидимыми пружинами, Игорь лег спать одетый, только фуражку и ремень с кобурой снял. Накрылся поверх одежды одеялом. Усталость вроде бы и склоняла тело ко сну, но вот мысленное беспокойство, наоборот, сну сопротивлялось. Перепугался Игорь, что если заснет сейчас, то проснется он у себя в уютной спальне ирпенского дома, так и не разузнав больше ничего и не увидев этой Вальки-рыжей, которая рыбой на Очаковском базаре торгует. И что тогда? Снова коньяк пить и на темную улицу идти? Но одновременно понимал Игорь, что хочешь не хочешь, а ждет его полная капитуляция перед сном. А значит, надеяться надо было на лучшее, а готовиться можно было ко всему. Один план на следующее утро уже имелся, и если не вдаваться в долгие и мучительные размышления о реальном и параллельном мирах, то попадет он с утра – есть такой шанс – на очаковский базар 1957 года. А коли попадет, то – он снова прощупал оба кармана галифе, в которых приятно выпирали по пачке денег, – что-нибудь там и купит на эти вот купюры, из которых в самый раз кулечки для семечек крутить – такие они большие!

Еще не было шести утра, как проскрипело и прозвенело что-то за окном. Игорь открыл глаза, сразу по сторонам глянул, проверяя, где же это он проснулся. На самом деле ощущение продолжающегося сна немного успокоило его – увидел он над собой высокую деревянную спинку дивана с зеркалом, полочками и узорчатым черным дерматином, обитым по краям мебельными широкошляпными гвоздиками.

Глаза его еще разглядывали две фаянсовые статуэтки детей на этих полочках, когда дверь в комнату отворилась и внутрь вошел Ваня, уже одетый, прыская себе на щеки из пузырька с одеколоном.

– С утречком! – сказал он бодрым голосом. – Ну че, на базар, что ли?

Игорь скинул одеяло, поднялся. Расправил на себе чуть примятую форму, сапоги, стоявшие тут же, на деревянном полу, обул.

– А туалет у вас тут где? – спросил.

– На улице, за домом.

– А ванная? Умыться?

– Тож на улице, сразу за углом. Там на стенке сарая умывальник висит.

Игорь хмыкнул, бросил взгляд на фуражку, повернул к двери.

– А мама где? – спросил у Вани.

– Мама уже на базаре, у нас тут народ ранний, с шести на работе, с трех – пьяный! – ухмыльнулся парень.

Игорь уже смелее, раз никого больше в доме не было, вышел во двор, сразу увидел умывальник. Умылся. На языке со вчерашнего позднего вечера кислый вкус вина висел. Пополоскал Игорь рот водой, да не смыла она винный вкус. Посмотрел на деревянную полочку, тут же рядом с умывальником к стенке сарая прибитую. Два обмылка на ней лежали, какая-то жестянка, несколько измочаленных зубных щеток и ни одного тюбика пасты.

Игорь раздвинул рукой залежи щеток, но и под ними пасты не обнаружил. Открыл жестянку, а в ней белый порошок.

«Зубной, что ли?» – подумал, припоминая, что слышал о том, как раньше зубы порошком чистили, а не пастой.

Намочил щетку, ту, что получше, ткнул ее в порошок и приподнял – «бутербродец» знатный получился, даже пальцы ощутили, как потяжелела щетка. Попробовал порошок на вкус – безвкусный! Подраил им зубы, снова пополоскал рот, и ушел с языка винный вкус. Пропал совсем.