Алексей Фомин - Жребий окаянный. Браслет

– Все одно, Ермил, я с тобой не согласен, – продолжал упорствовать старый кормщик. – Можно и к иноземцам в работу наняться, и в люди пойти, да, в конце концов, вон… хоть гребцом наняться.

(«И раз… и раз…» – продолжал командовать Шеляга.)

Приказчик вновь рассмеялся:

– Смешной ты, дед. Ты что ж, не видал, какой он болезный да тощщой, Михайла-то? В люди пойти! В гребцы! Да он загнется через полгода от такой жизни. А так отчим ему какую-никакую копейку подбрасывают. На пьянку-гулянку хватает, а что еще душеньке надобно? Я б и сам, честно, окажись на его месте, такую б долю выбрал.

– Ох и молодежь нонче выросла… – укоризненно произнес кормщик, откровенно и искренне сокрушаясь. – Разве ж так было ране-то? Да русский человек постеснялся бы и слова такие произнести.

Ермил вновь хохотнул:

– Старики всегда на молодежь сетовали. Не та, мол, молодежь пошла, что раньше.

– Нет, не говори, Ермил, – не согласился кормщик. – Такого безобразия, как нонче, никогда и нигде не было. Когда ж такое было слыхано, чтоб государь от своего государства отказался, выделил себе опричный удел, а все остальное Земству отдал? А? Это где ж такое было? Вот тебе и молодой царь. Я так понимаю, что ежели нет у тебя сил государством управлять, так откажись совсем, а не устраивай безобразие.

– То не нашего ума дела. – В голосе Ермила теперь не было и намека на усмешку. – За такие разговоры знаешь что опричные сделают, если кто донесет на тебя?

«Ага, опричнина, земщина… Значит, попали мы точно, в нужное время. Одно только непонятно: при чем здесь молодой царь? – удивился Валентин. – Хотя…»

– А кто ж на меня донесет, Ермилушка? Здесь только мы с тобой. Хозяйский сынок спит, гребцы далеко… Разве что ты?

– Не болтай лишнего, дед. Знай себе держи кормило. Постой, постой…

– Что такое, Ермилушка?

– Погляди назад. Никак нас кто-то нагоняет. Не разбойники ли?

Некоторое время собеседники молчали, видимо вглядываясь в догонявшее судно.

– Споро идут, – раздался голос кормщика. – Лодка невелика. Вшестером на веслах, один на кормиле, один без дела на носу сидит. Мене чем через полчаса настигнут… Да ты не боись, Ермил. У нас пятьдесят человек, да у каждого дубина и нож имеются, да весла еще…

– А если у них самопалы? Да не по одному на душу?

– Не-э… Не могут быть разбойники. Разбойников надо было бояться, когда мы в Орел с деньгами шли. А теперь-то чего? Все видели, что деньги мы потратили, зерно загрузили и домой повернули. Нешто только… Зерно они надумали у нас отобрать? Да не-э… Не боись, Ермил. Не могут быть разбойники. А даже если и разбойники… Все одно их побьем.

– А ежели они подойдут да из самопалов – в упор? И еще залп? А потом перезарядят да еще? А?

– Так у нас же и денег уже нет. А зачем разбойникам столько зерна?

– А ежели они сначала стрелять будут, а потом разбираться – есть у нас деньги или нет?

Кормщик тяжело вздохнул:

– Вот о том я тебе и толковал. Нет нынче в государстве порядка, а все потому, что молодежь вся порченая пошла. Ладно… Пойди Шелягу предупреди, что к берегу приставать будем. Все равно солнце на закат пошло, придется на ночлег останавливаться. А ежели нас разбойники с самопалами догоняют, то лучше их встренуть на берегу. Скажи Шеляге, чтоб, как к берегу пристанем, четверо пущай канаты вяжут, а остальные с дубинами на берегу затаятся. А я уж разбойничков здесь, на своем месте, встрену.

– Добро, – согласился Ермил.

Звук шагов перед пологом, закрывающем вход в палатку возник так быстро, что Валентин едва успел плюхнуться на матрас и притвориться спящим. Зашуршал отодвигаемый полог.

– Эй, Михайла, проснись. – Ермил настойчиво потряс Валентина за плечо. – Проснись, к берегу пристаем.

– А-а? Чего? – Валентин старательно изобразил только что проснувшегося человека. – Чего надо-то?

– Лодка нас какая-то догоняет. Разбойники, может. К берегу сейчас пристанем. Так ты сразу сигай с расшивы да на берегу спрячься. – Дав указания, Ермил выбрался из палатки и направился на нос, к Шеляге.

Команда у деда, судя по всему, была опытной, так как не прошло и пяти минут, как расшива причалила под высокий песчаный обрыв, а гребцы укрылись на берегу, наблюдая из-за кустов за приближающейся лодкой. На расшиве остался лишь кормщик. Валентин лежал на траве рядом с мордатым веснушчатым Ванькой, сжимавшим в руках увесистую дубину.

– И че они испужались? – бубнил Ванька почти в самое ухо. – Всего-то восемь душ. Вот ужо мы их…