Вячеслав Дыкин - Гусариум (сборник)

– А где все? – спросил Никита.

– Понятия не имею!

– Вы что, разругались?

– Козлы они! Коней отпустили – кони им, видите ли, воду найдут! А у воды, видите ли, деревня, а в деревне – врачи! Мишаню ранили, понимаешь? Пуля в плече засела…

– Им в деревню в таком виде нельзя. За французов примут. Могут поднять на вилы.

– Еще и это! И к французам нельзя – за русских примут… тьфу…

– Ага…

– За русских… А какой же я русский, когда у меня дед – чистокровный венгр? А бабка с материнской стороны – полячка? И немцы в роду были, остзейские… и у другой бабки – армянские корни… Ну вот сколько во мне той русской крови?

– А во мне? – Никита задумался. – Бабка была из Эстонии, они после Нарвского конфликта в Россию перебежали, а по крови кто, эстонка? Дед был с Украины… С другой стороны, какие-то грузины вроде были, у меня старого дядьку Арчилом зовут… А разве это сейчас имеет значение?

– Оказывается, имеет! Кто же мы, черт бы нас побрал? – безнадежно спросил Яшка. – И те нас гонят, и эти по нам палят… Шуты мы гороховые, вот мы кто!

– Ага, – согласился Никита. – Когда такое дело, работает принцип «свои-чужие». А вы для всех чужие. Потому что ничьи…

– Артисты, блин! Никитка, ведь артисты всегда ничьи! Мы – творческая интеллигенция, вот мы кто! Нельзя же искусство к государственным границам привязывать. А получается, что шуты гороховые! Мы и должны быть ничьи!

– Только не на войне… – хмуро сказал Никита. – Ребят надо поймать. Мы с Владом как-то очень плохо расстались. Понимаешь, я держу в голове карту местности, я бы мог вас всех вывести в тыл, но Влад мне не верит. А я виноват, что ли, что договор подписывал? Его все агенты подписывают! Не допускать вмешательства – это пункт второй, и там еще подпункты…

– Какой, к черту, агент?!

Влад оказался способен понять Никитину историю сразу, Яшке пришлось растолковывать, как младенцу.

– Ну, хроноклазм – он вроде прилива, большого океанского прилива. Все знают, где он случается. Но у прилива есть простой график, а у хроноклазма – очень сложный. Вот нахлынет – и утащит в каменный век, отхлынет – обратно в родной. Но бывает, что нахлынет пять раз подряд, а отхлынет – только раз, – объяснял Никита.

– Хрен чего поймешь, – резюмировал Яшка. – Послушай… У тебя поесть не найдется?

– Найдется, – спокойно сказал Никита, развязывая длинный тюк, лежавший на Маськиной холке. – Видишь, я и костюм достал. Называется – армяк. Позаимствовал… Держи горбушку.

– Что это за дрянь? – укусив, удивился Яшка. – Глина какая-то с опилками!

– Деревенский хлеб, – объяснил Никита. – Тут такой пекут. Ты ешь, ешь. Другого еще долго не будет. Так куда они поехали?

– Не знаю. Воду искать.

Никита задумался.

– Я тебя к избушке лесника выведу, – сказал он. – Будешь там сидеть, ждать меня. Скажу ему, что ты русский гусар и от своих отбился, лесник в мундирах не разбирается. Покормит хоть чем-то, в избушку пустит греться. А сам поеду наших искать. Нельзя, чтобы они встретились с французами. И нельзя, чтобы с русскими.

– А если ты опять нас вместе соберешь – что тогда? Так и сидеть в лесу?

– Говорю же тебе – выведу в тыл! По дороге придумаем, во что вас переодеть.

– А потом?

– Не знаю. Я должен вас доставить туда, где от вас не будет никакого вреда.

– Ни русским, ни французам?

– Вот именно.

– Ну, ладно…

Они поехали лесной тропой, впереди – Никита, за ним – угрюмый Яшка.

Избушка стояла в хорошем месте, к югу от холма, лесник расчистил землю под небольшой огород, держал кур и корову. Да и не совсем это была избушка – Никита рассказал, что старый барин Полянский раньше часто заходил после охоты к своему леснику, и для таких случаев имелась теплая пристройка, вполне благоустроенная. Возле нее-то и увидел Никита двух всадников в мундирах четвертого конноегерского полка Бонапартовой армии. Он опознал эти мундиры – зря, что ли, гипнологи вбили ему в голову целую энциклопедию Отечественной войны? Узнал мундиры болотно-зеленого цвета со светло-желтой отделкой, очень подходящие, чтобы прятаться в лесу, узнал и зеленые погончики с желтой выпушкой, и зеленые же штаны. У одного, постарше, были на рукаве серебряные остроконечные офицерские шевроны.

Узнал французских егерей и Яшка.

– Опять? – прошептал он без голоса, развернул коня и поскакал прочь.

Умчался он километра за три по меньшей мере. Придержал Хрюшку на берегу озерца с удивительно темной водой. И, переводя дух, услышал – приближается топот конских копыт. Стало быть, погоня. Стало быть, беда.