Вячеслав Дыкин - Гусариум (сборник)

– Долго ещё? – обернувшись через плечо, спросил поручик.

– Пятнадцать минут… наверное. Я не знаю точно.

– Хорошо.

– Ну что, Савелий Игнатьевич? Отменим на время наши разногласия? – Поручик протянул ему руку.

Рабочий молча пожал ладонь. И, прижав кобуру к плечу, взял на прицел первую чёрную фигурку.

Савелий Игнатьевич пытался представить, каким окажется Натальино будущее. Уж наверное, полным братства и равенства… Ещё он думал, как вернётся к себе в Нижний, к семье.

Когда до первой чёрной фигурки оставалось совсем немного, Савелий Игнатьевич вдруг подумал, что они будут делать с Мякишевым, вернувшись обратно в своё время. И можно ли им как-то избежать гражданской войны.

«Да, об этом стоит подумать», – решил рабочий, крепче вжал приклад в плечо и прицелился, при этом страстно не желая стрелять.

– Сегодня убьют меня, – сказал Инныпъин, прислушиваясь к близкой канонаде.

Сагит только терпеливо вздохнул. Шаманы они такие, всё смерти ждут. Не убьют – скажет, отвел. Убьют, так тем более – будущее видел. Скажут, великий шаман умер…

Сагит это предсказание уже раз сто слышал.

– Ты всех тут переживешь, – буркнул.

Придерживая коня, он продолжал высматривать подозрительную возню у накрытой утренним снегом башенки немецкой церкви на фланге эскадрона, наблюдать за которой обоих отправил капитан Савичев. Инныпъин вздохнул, взял в кулак зуб морского зверя из родных северных мест, висевший у него на шее, на удачу, и с тоской понял, что нынче в кои-веки правду сказал. Но приятель башкир слушал не его.

– Копают чего-то, – буркнул Сагит. – Окопы?

– Могилу раскапывают, – ответил Инныпъин. – Не к добру это.

Ну, могилы раскапывать – это всегда не к добру.

Люди на церковном кладбище, добыв из поставленной у каменной ограды почтовой кареты длинные ломы, поднатужившись, своротили с могилы гранитную плиту и теперь выбрасывали лопатами красноватую немецкую землю на чисто белый снег.

– Не пойму я, кто это, – пробормотал Сагит. – Одеты не пойми как. Вроде и дворяне, в золоте и серебре, однако в рванине. В ушах серьги, в волосах косы. Вон у того коротышки даже борода косой заплетена. Все в сапогах, а без шпор. Сабли и пистоли у всех. Не пойму кто. Ты гляди! У них даже арап есть!

– С моря они, – Инныпъин прищурился. – Помню я. К нам приплывали, когда я маленький был, пушную рухлядь отбирать. Из пушек по нам стреляли, оленей пугали…

– Вызову эскадрон, – решил Сагит. – Там узнаем кто таковы. Следи за ними.

Бесшумно попятил коня в заросли, а там уже развернул и погнал на вершину холма, за которым стояли свои. Выехал на холм – навалился пушечный грохот и сухой треск ружейных выстрелов. Насколько хватало взгляда подымался к пасмурному зимнему небу дым, брела по мелкому снегу построенная квадратами пехота. Громыхала битва у немецкого города Лейпцига, битва от горизонта до горизонта, бескрайняя. Сонм народов и наций – армии Наполеона и Священного Союза сошлись здесь в бою. Но у Сагита было свое, малое дело. Он содрал с головы лисий треух и замотал над головой. Внизу заметили. От строя отделился отряд в пару десятков всадников и по склону взобрался к Сагиту.

– Ну, что там? – спросил молодой капитан Савичев, конного полка Петербургских иррегулярных добровольцев графа д’Оливейры, к которому когда-то прибились оба инородца. Был он худощав, бледен, утомлен и зол, рыжие усы топорщились, кивер покрыт каплями растаявшего снега. Сагит показал.

– Пьеса Шиллера «Разбойники», акт шестой, – пробормотал Савичев, опуская подзорную трубу. – Пиратов к нам каким-то ветром принесло. Ладно, едем.

Гробокопатели появления кавалерии не то чтобы не ожидали, но удивлены были неприятно. Побросали лопаты и заступ, которым взломали поднятый из ямы гроб, руки их легли на рукояти пистолетов и абордажных сабель. Иррегуляры Савичева с пиками наперевес заполнили кладбищенский двор.

Бледнолицый повеса под высоким модным цилиндром, в расшитом золотом фраке, державший в одной руке как принц Датский извлеченный из гроба череп, другой холеной рукой опиравшийся на серебряный череп поменьше на упертой в грязь трости, приподнял бровь и произнес по-французски:

– Чем обязаны вторжением, господа?

– Кто таковы? – невежливо оборвал политес Савичев на том же языке. – Французы? Шпионы?

– Вы меня оскорбляете, – мило улыбнулся морской повеса. – Мы честные пираты.

– До моря далековато, – заметил хмурый Савичев.