Константин Костин - Моя понимать

Реальность оказалась хуже любых предположений.

Маленькие яггайские глазки обвели взглядом присутствующих, нос раздулся, как будто выбирал жертву повкуснее.

— Моя звать Хыгр, — прорычало чудовище, — Моя быть ваша вождь.

— Гражданин Хыгр хочет сказать, — из-за спины яггая высунулось маленькое тоненькое существо в таком же плаще, — что он назначен начальником отдела принудительных работ департамента тюрем министерства порядка революционного Комитета.

— Моя говорить — ваша работать, — подтвердил яггай.

Тоненькое существо сняло капюшон и оказалось молоденькой зомбяшкой:

— Гражданин Хыгр хочет сказать, что он выберет из вас тех, кто будет работать в тюремных мастерских…

— Где это видано, — над толпой взлетел пожилой летун, — чтобы те, кого еще не осудили, где-то работали! Вы что, хотите отправить нас на каторгу?

Толпа зашумела.

— Ваша не работать — моя откусить ваша голова.

Повисла тишина.

— Гражданин Хыгр хочет сказать, что отказывающиеся работать будут наказаны…

— Хыррр!!!

— Прошу прощения. Гражданин Хыгр поправил меня: нежелающие работать будут наказаны путем откушения головы.

Так уж получилось, что единственным имеющимся в распоряжении товарища Речника экспертом по иномировым технологиям оказался Хыгр. То есть огромный яггай, бросающийся в глаза как слон на пляже. А ведь чтобы привлекать его к определению непонятных предметов, нужна легенда, причем железная, такая чтобы потенциальный шпион не догадался, что яггай не просто так торчит крупногабаритным столбом, а цепким взглядом выбирает предметы, попавшие сюда из другого мира.

Первоначальное предложение — назначить его на должность, отвечающую за конфискованное имущество врагов революции. Тогда присутствие чиновника по конфискату никого не удивит. Может, здесь находится что-то, ранее принадлежащее врагам народа… тьфу ты, революции… и гражданин чиновник хочет лично в этом убедиться. Или же — если происходит арест — хочет предварительно оценить возможный объект конфискации.

Идея понравилась всем, кроме Димки. По его глубокому убеждению — основанному на нескольких знакомых таможенниках — заниматься конфискатом — дело грязное и криминальное. Ладно, если бы его постоянно привлекали для «экспертизы», так ведь нет — судя по всему ему придется или реально заниматься вещами, или же у кого-нибудь возникнет вопрос: что это за синекуру тут устроили для товарища яггая?

Димка попытался было донести эту мысль до господина Шарля, но тут в разговоре промелькнула одна интересная мысль…

Товарищ Речник посетовал, что имущество — это хорошо, но вот что делать с самими врагами? Сидят в камерах, занимают место, на них тратятся деньги и еда, а в столице и без того нет хлеба…

В голове Димки щелкнуло. Нет хлеба. Нет товаров для обмена. Нет рабочих, чтобы делать товары.

— Делать их работать.

— Думали, — тут же подбил идею на взлете Речник, — каторжные работы сейчас не нужны, а вещи, сделанные неумелыми руками, да еще из-под кнута… За такие товары для обмена крестьяне не только хлеба не дадут, но еще и прогонят из деревни.

— Делать так, — Димка не хотел терять хорошую идею. Он изобразил удар кулаком по ладони, — Быть железо, ударить — стать нож.

— Штамп?

Димка успел уловить еле слышное «тррр» перед тем, как интуиция подставила перевод. Работает…

— Думал и об этом, — нет, положительно, Речник решил обламывать Димку по всем направлениям, — но реки у нас в столице нет. Да и налаживать производство…

— Река? — не понял Димка.

Зачем река?

— Ну а как поднимать штамп? Руками? Вода вращает колеса…

Димка вздохнул. Мир Свет уже не в первый раз говорил ему о том, что изобретать — дело непростое…

— Погодите… — внезапно оживился тролль, — Вода вращает колеса… Заключенные…

В глазах товарища Речника вращались огромные колеса, в которых, на манер белок, бежали заключенные.

— А что? Можно попробовать…

Так Димка стал начальником с длинным титулом и оказался в тюрьме, где отбирал заключенных, подходящих для его целей.

Одно дело — заниматься интригами и совсем другое — строить. Пусть рабочие и не рады такому «зашанхаиванию», но все-таки они — не таджикские гастарбайтеры и стоят перед выбором «работа или смерть». И пусть смерть — только вероятность, в конце концов, товарищ Речник собирается в ближайшее время устроить своим коллегам маленький тридцать седьмой год, после чего режим в отношении врагов революции смягчится и попавшие за длинный язык будут отпущены… До этого еще нужно дожить. Никакой гарантии, что завтра р-революционные товарищи Каменотес и Пивовар не захотят устроить показательную гекатомбу посреди площади.