Сергей Бузинин - «Отпуска нет на войне». Большая Игра «попаданца»

После того как Всеслав Романович договорился с Кочетковым о сотрудничестве, наша компашка носится по Трансваалю туда-сюда, куда барин пошлет. Хотя какой там договор, генштабист, давя на психику в лучших традициях моей незабвенной Алевтины, просто припер нашего капитана к стенке. Арсенин, конечно, об обстоятельствах разговора отмалчивается, ну да и мы не лыком шиты.

Кочетков название ресторанчика достаточно громко озвучил, и потому, как только руководство из вида скрылось, мы в ту забегаловку и нагрянули. В соседний кабинет. Все не все, но главное услышали. По крайней мере, то, что наш бравый капитан «поплыл» только, когда Кочетков амнистию для нас пообещал. То есть для Дато, Коли и меня, точнее моего реципиента… Хотя вообще-то и для меня, потому как ни один полицейский чиновник ни за что не поверит, что я не Александр Лопатин.

Первым делом нас под Кимберли направили, наверное, чтобы проверить, на что мы способны, но там мы не задержались. Проскучав неделю среди табора осаждающих, мы реально озверели от тамошнего бардака, и когда фельдкорнет Золленгердт стал набирать добровольцев в атаку (вот тут я окончательно офигел!), мы, конечно, тут же записались. Правда, я как в той присказке про всех и омут. Если бы Арсенин, Дато, Коля и Барт не пошли, то и я фиг бы куда полез. Сидеть в тылу – оно, может быть, и скучно, но для здоровья куда полезней, чем атака.

Семь тысяч буров сидят, стоят, валяются, в общем, ничего не делают вокруг не стоящего доброго слова городишки. Генерал Кронье чешет пузо и, сыто отрыгиваясь после плотного обеда, ковыряется в зубах, а какой-то мелкий офицер и даже не бур, набирает добровольцев для штурма… Не по приказу высшего руководства, а по личной инициативе. И это здесь называется «война». Лично у меня по этому поводу иных слов, кроме как матерных, нет.

Как и следовало ожидать, ничего путного из этой эскапады не вышло. Попав едва ли не под первый разрыв вражеского снаряда, я получил осколок в предплечье и даже ни разу не выстрелил. Коля успел пробежать ярдов двести (во! Уже и расстояние не в метрах, а по здешней моде определяю! Привыкаю, значит) и напоролся на пулю. Слава богу, в ляжку, и хорошо еще, что навылет. Пули английских ли-метфордов та еще гадость. Попади такая в кость, и Колька остался бы без ноги – раздробило бы все к черту. То, что мы выбыли из строя, никто, кроме своих, и не заметил.

Буры есть буры, мы для них пока чужаки, хоть и на их стороне. Отряд не заметил потери бойца, и остальные атакующие, потеряв пару десятков стрелков, заняли какой-то шахтовый отвал. Пару часов они с попеременным успехом перестреливались с британцами и, не дождавшись помощи от основной массы войск, отошли назад.

Но отступление случилось уже вечером, и я этого не видел: Датико, Барт и Всеслав Романович утащили меня и Колю в полевой госпиталь. А как только увидели, что местный фершал, залив в себя полпинты местной бормотухи, калит на спиртовке ножовку, чтобы Коле ногу пилить, а мне руку, дали лепиле в лоб. В буквальном смысле слова. А потом всеми правдами и неправдами раздобыли двуколку и увезли нас в Холдскрааль. Тоже та еще дыра, но там хотя бы доктор относительно приличный. Дотошный немец с двадцатилетней практикой выхаживания местных ухарей. Герр Штронхольд обозвал меня «Der Simulant und Schlingel», наложил тугую повязку и, заставив проглотить полстакана едва разбавленного спирта, выпнул вон из операционной. А вот с Колей часа два, наверное, возился и все ругался по-немецки. Кого он костерил, нас или англичан, не знаю.

На следующий день мы отвезли Корено в Преторию, где оставили его в нашем, русском, полевом госпитале. Лично я был жутко удивлен и разозлен, узнав, что президент Крюгер ни в какую не хотел давать врачам разрешение на въезд и участие их в деятельности по спасению раненых. Добровольцами в строй – пожалуйста, а врачами – фига с два! Тут уже господин Кочетков (хоть какая-то от него польза!) надавил на одному ему ведомые пружинки и хоть со скрипом, но разрешение на въезд российских полевых врачей в Трансвааль было получено. Ипатьевский госпиталь обосновался в Претории, а госпиталь петербургской Крестовоздвиженской общины отправили под Мафекинг. Наш мутно-скрытный господин картограф упомянул, что в скором времени прибудет еще одна команда из врачей и сестер милосердия, чуть ли не из-под Екатеринбурга, но их должны под Ледисмит отправить.

Хотя, надо сказать, с нами Кочетков обошелся достаточно мило и приветливо. Узнав о наших злоключениях, веско посочувствовал и вроде бы даже искренне. Потому как если он с таким выражением морды лица врет (а с него станется. Ну не верю я этим картографам в штатском. Не ве-рю! По крайней мере – не доверяю), то я его актерскому мастерству завидую белой, черной и прочими разноцветными завистями. Их высокопревосходительство всемилостивейше заверили нас, что отнюдь не желает лишаться столь дорогих его сердцу соотечественников (во врет, а?!), и в линейных частях, пока на войне не обомнемся, нам делать нечего. И откомандировал нас в распоряжение Даниэля Терона.