Андрей Колганов - Ветер перемен

Кандидатура Куйбышева была вполне подходящей по деловым качествам, но устраивала меня и по другим соображениям. Куйбышев – друг Феликса Эдмундовича, и Дзержинский никак не будет против его назначения, если, конечно, сам Валериан Владимирович по каким-то соображениям резко не упрется. Но не должен был бы – ведь в известной мне реальности в сентябре двадцать пятого года его, собственно, на это место и назначили. Если это случится несколько раньше, да притом и полномочия у нового комитета будут пошире, вряд стоит ожидать реакции отторжения.

Очередная бумага отправилась в машбюро на перепечатку, а потом – по предназначенному ей пути в приемную председателя ВСНХ. Рабочий день уже клонился к концу, и пора было собираться в тир.

Лида встретила меня у входа точно в оговоренное время, подойдя к дверям динамовского тира уже в поле моего зрения. Слегка приобняв ее за плечи, я потерся щекой об ее висок, замерев на мгновение. Жаль, но тут не самое подходящее место для подобных нежностей, да и пронизывающий январский ветер, секущий лицо летящим снегом – стоит лишь неосторожно повернуться ему навстречу, – дает о себе знать. Пришлось прерваться, едва начав.

Тир встретил нас привычными гулкими выстрелами наганов, кисловатым привкусом сгоревшего пороха в воздухе и вьющимся сизым дымком. Сегодня мы, дождавшись паузы, когда одни стрелки уже закончили, а другие еще не приступили к своим упражнениям, расстреляли по горсточке холостых (быстро перемещаясь по тиру), которые раздобыла Лида, да исполнили серию из трех выстрелов боевыми. Приходилось экономить: берлинский запас подходил к концу, а Дед (принадлежность которого к конторе Артузова уже практически не вызывала сомнений) с его обещанными патронами пока так и не объявился.

Кутаясь в свое новое пальтецо, которое гораздо лучше прежнего спасало от мороза, Лида вышла вместе со мной на улицу. Быстрым шагом мы вышли на бульвары и по ним направились к Страстной площади. Ветер к ночи почти замер, и снег уже почти не падал, опускаясь сверху отдельными редкими снежинками. Лишь время от времени начинала виться поземка, заставляя снежинки искриться в слабом свете уличных фонарей, но быстро стихала. Свежий снег скрипел под ногами, выводя завораживающую мелодию в такт ритму наших шагов. Прохожие были довольно редки, и можно было считать, что на бульварах мы одни. Не хотелось разрушать очарование этого зимнего вечера словами: нам и так хорошо молчалось вдвоем…

Само собой, я не расстался с Лидой у памятника Пушкину, как бывало когда-то. Мы поднялись к ней в квартиру, и Лида, едва раздевшись в прихожей, бросилась разводить примус, чтобы согреть чай. Отца ее, как обычно, дома еще не было – работа в Исполкоме Коминтерна частенько задерживала Михаила Евграфовича допоздна.

Мы поболтали с Лидой немного о работе – я вкратце рассказал ей о документах, которые запустил наверх, и теперь ожидаю реакции, она же поведала мне о своей службе в секретной части Военпрома.

– Расхлябанность страшная! – жаловалась девушка. – Большинство не имеет никакого понятия об элементарном делопроизводстве. Бумаги пишут как попало, хранят как попало. Про регистрацию и не говорю – инструкции как будто не для них писаны. О каком уж тут режиме секретности можно говорить?! – Она досадливо махнула рукой.

Как недавняя студентка, Лида заинтересовалась запиской о подготовке кадров и попросила рассказать поподробнее. Моя идея о смягчении классового подхода к подбору контингента обучающихся и об ужесточении проверки знаний при приеме в вузы была встречена ею в штыки.

– Ты что, совсем умом тронулся?! – возмущалась она. – Белоподкладочников хочешь в наши вузы натащить, а рабочую и крестьянскую молодежь – побоку? – прорезалось у Лиды старорежимное словечко времен ее гимназической молодости, означавшее студенчество из зажиточной среды. – Так у тебя в специалисты одни контрики пролезать будут! Их и без того среди спецов немерено!

Да-а, надо срочно ставить на место съехавшие набекрень мозги.

– Не припомнишь ли, дорогая, что говорил любимый тобой Бухарин на Шестом съезде РКСМ летом прошлого года? Если забыла, так я напомню: «В высших учебных заведениях наши комсомольцы часто назначают профессоров, вычищают студентов, а посмотришь на успеваемость – восемьдесят процентов неуспевающих. Самодеятельности много, а действительных знаний ни на грош». Это милейший Николай Иванович еще мягко сказал! У нас не учеба получается, а самообман и обман государства! Вместо спецов выпускаем заносчивых недоучек! И при таком положении ты против ужесточения контроля знаний?! Хочешь, чтобы Советский Союз не имел нормально подготовленных молодых специалистов – так и скажи, а не прикрывайся классовым подходом!