Андрей Дай - Поводырь

Впрочем, может, и зря все на мерки своей бывшей администрации меряю. Проще здесь люди. Нет той изощренности в коварстве. Это ж вам не Мадрид и даже не Зимний с нескончаемыми шепотками по углам. Откуда знаю, Герочка? Оттуда и знаю, что не одни штаны в приемных протер. Я в столичных министерствах, по коридорам да курилкам, больше времени проводил, чем в кресле собственного кабинета. И шепотки эти сам умею шептать. А как ты думал? Подал прошение на высочайшее имя и ждешь? Малолетка! До поросячьей пасхи ждать будешь. Толкать нужно. Одному презент умело преподнести. С другим откатиком поделиться. Третьему привет от первых двух достаточно передать. Некоторых на охоту полезно вывезти. На медведя, например. Столичные господа очень наших томских медведей уважают…

А вот потом найдется кто-нибудь, шепнет, намекнет Тому-От-Кого-Все-Зависит, что прошение бы желательно удовлетворить. Хороший, мол, человечек этот Лерхе. Свой, надежный и верный до гроба. Надо бы и ему навстречу пойти. Вот так-то, Герочка. А ты говоришь – прошение. Больше чем уверен – в Санкт-Петербурге все точно так же. Точно такая же банка с пауками. Или ты с младых лет ногой дверь к царю открывал? Вот и я о том же…

– А скажите, сударь, вы женаты? Есть ли детки?

– Женат, ваше превосходительство, как же иначе. И сынок подрастает. В следующем годе в гимназию его везти намереваюсь.

– В Томск?

– В Томск, господин губернатор. Куда же еще. В Барнауле не слишком нашего брата привечают. У них, у горных, свои замашки…

– А супруга ваша? Здорова ли? Хозяйством, поди, занята?

– Анастасия Прокопьевна, ваше превосходительство, ныне в Москву мной отправлена. Фотографическому делу обучаться. Она и лица варнаков мне вычерчивает, а как выучится, так и карточки отпечатывать станем.

– Отлично. Не знал, что губернские секретари настолько жалованьем богаты, что на дело благое могут средства выделить. Или городничий за казенный счет операцию эту провел?

– Где там, ваше превосходительство. Без благорасположения к семейству моему от Петра Ефимовича Ерофеева – так словесными сказками и пробавлялись бы. А так-то и подворье нам по божеской цене внаем сдает, и супругу мою в Первопрестольную с караваном торговым принял.

Те же и Ерофеев. Ну не купчина же маньяка этого ищейского на должность определил. Это уже из области фантастики. Скорее, чью-то личную просьбу исполняет. И я даже догадываюсь: чью. Только непонятно: если купец так здорово дружит с судьей, чего же ему в начинаниях-то все еще «зеленой улицы» не открыли? Мог ли коллежский советник Нестеровский Петр Данилович, окружной каинский судья, коли этого действительно захотел, надавить на Борткевича с компанией? Мог, конечно. Мог, но не стал. А почему? «Крыша» не рекомендовала. Не захотел верхний «папа» ссориться с аналогичным товарищем со стороны окружного начальника. Ну да эту мелкую шушеру я к ногтю быстро придавлю. У меня тоже вроде как есть кому поплакаться, если что. А вот на чью сторону встать, как свои интересы соблюсти и в чужие свары не залезть – это вопрос.

Ну да ладно. Время пока терпит – я не завтра из Каинска отбыть намерен. Сначала нужно уточнить – чей сейчас человек мой будущий агент 007.

– Должно быть, добрейшей души человек этот купец… Весьма приятно было с вами побеседовать, господин пристав. Весьма. Думаю, вы найдете время еще ко мне заглянуть. Завтра в это же время меня вполне устроит. До встречи, Ириней Михайлович. Передайте купцу Ерофееву мое восхищение его бескорыстной помощью…

Длинный, носатый и худой Пестянов на фоне казачьего сотника показался еще более длинным и худым. Как вешалка рядом с бабушкиным комодом. Причем оказалось, что это мебель одного гарнитура – они были прекрасно знакомы. То-то так мило раскланялись, разулыбались. «Лопата» Астафия Степановича даже дернулась было потрепать сыщика по плечу, но остановилась на полпути. Меня, наверное, засмущался.

От Безсонова несло кислятиной сгоревшего пороха. Пахло отвратительно, но я сдержался и промолчал. У человека горе, ему любимую игрушку возвращать надо – а тут я со своим обонянием. Все чувства легко читались с лица этого простодушного гиганта.

– Замечательное оружие, Герман Густавович, – траурным тоном прогудел он. – На пять барабанов зарядов ни единой осечки. Спуск мягонький. Толкает, правда, аки конь лягает. Но и то в сторону не отводит. Мастер великий изготовил.

– Понравился пистоль, Астафий Степанович?

– Как не понравится… Да чего уж там, знатная механизьма. Первый раз и держу такое в руках.