Александр Конторович - Реконструктор

– Так ты и язык их знаешь?

– С двенадцати лет говорю! У меня двое одноклассников – дети немецких коммунистов! У одного отец даже Тельмана знал!

Странным образом это заявление впечатления не производит.

– Да, парень… досталось тебе… – кивает коренастый. – А что призвали так поздно?

– Как это? – «удивляюсь» я. – Как война началась, так сам и пришел.

– Так по году-то – раньше должны были призвать.

Спускаю брюки и демонстрирую зажившую рану в ноге. На этот раз все молчат.

– Не годен я по мирному времени-то…

– Чтось-то тебе так везет-то… – качает головою «пассажир». – То спина, то нога…

– Руки показать? Там тоже есть! На ногах свои отметины имеются.

– Ладно, Максим, хорош, не заводись! – возвращает мне документы коренастый. – Будем знакомы, старшина Корчной Павел Борисович.

Он протягивает мне руку.

– Ох… извините, товарищ старшина, – порываюсь я встать.

– Сиди-сиди, – похлопывает старшина меня по плечу. – Ишшо набегаисся…

– Ладно… – остывая, говорю я. – О другом спросить хотел, товарищ старшина.

– Ну-ну! – одобряюще кивает он. – Давай!

– Да я вот про что! – указываю на бойца, который только что «прожаривал» на костерке свою рубаху. – Забодают нас «пассажиры», так ведь?

– Так где ж тут санобработку мы найдем да вошебойку?

– И без них проживем! – поворачиваюсь я к окружающим. – Кого еще они заели?

– Ну меня… – приподнимается худой, как жердь, боец.

– Снимай одежку! Да всю, не менжуйся, тут баб нет!

Тот не ломается и одежду с себя сбрасывает.

– Снег под деревом видишь? – тыкаю рукой в сторону. – Скачи туда, да весь им и оботрись. Потом шинелку фрицевскую бери, ей и накроешься.

Встаю с места и беру в руки свою лопатку – она так и осталась стоять вчера под деревом, куда ее приткнули после углубления ямы под выворотнем. В несколько взмахов выкапываю ямку, куда и укладываю одежду бойца. Присыпаю ее землей, оставив на поверхности только края рукавов и брючин.

– Вот так… Вше под землею хреново, вот она наружу-то и поползет! Тут мы ее огоньком-то и припалим. И всех делов!

Корчной одобрительно крякает и тотчас же озадачивает еще троих человек подобным же образом. Правильно, трофейных шинелей у нас всего четыре, больше народу от холода не укроем.

Этих бойцов он отсаживает в сторону, чтобы на них не переползали зловредные «пассажиры». Прочих посылает за дровами, наломать веток и найти воды. Словом, кое-как быт нашего отряда понемногу налаживается…

А потом я случайно услышал разговор… Старшины со своим недавним попутчиком. Его, как выяснилось, звали Николаем Кружанковым.

Отойдя чуток в кусты (в то самое место, где человек, как правило, пребывает в одиночестве, присаживаюсь, по привычке набросив ремень на шею). И вдруг слышу шорох веток – кого-то еще несет в мою сторону. Вот мать же его! Даже здесь покоя не дают! Открываю рот, чтобы притормозить нежданного визитера, но вдруг треск затихает. Ну слава те, сам остановился!

Но не успеваю перевести дух, как в ту же сторону ломится еще кто-то! У них тут что – медом намазано?!

– Здесь я, Борисыч.

– А! Ишь запрятался-то! Ну чего тебе, Коля?

– Да… поговорить надо…

– А такие сложности зачем? Чего сказать-то хочешь?

Затрещали ветки, собеседники присели на землю. Пользуясь этим, натянул штаны и я, отодвинувшись в сторону от того места, где только что находился. Уж и не знаю, кто там учил вчерашних пленных ходить по лесу, но Сергеичу тот учитель явно проигрывал…

Стоп!

Сергеич – кто это?

Блин, опять в памяти пробел…

Ладно, будем пока слушать, обо всем прочем успею еще подумать.

– Да я вот о ком, Борисыч… про Максима спросить хотел. Как он тебе?

– Хм… Так сразу и не скажу… парень-то наш, да странностей вокруг него много. Опять же – форма эта, да и по-ихнему он тараторит – что твой немец!

– И все?

– А у тебя еще что-то есть?

– Кабы не имелось, не стал бы тебя в лес, в сторонку, отзывать.

– Ну! Есть – так давай!

– Ты фрицев тех, что на мотоцикле уехали, видел?

– Откель?

– А я видел…

– Так и что с того? Мало ли их таких встречать приходилось? Али сам никого не подстрелил ни разу?

– Другое тут… Водителя Максим грамотно приткнул, тот, поди, и не кочевряжился ни минутки. А вот офицер…

– И что – «офицер»?

– Ты, Борисыч, коли сильно на немца осерчаешь, что с ним сотворишь?

– Прибью – и всех делов. Нешто ты иначе поступишь?

– И я прибью. Только вот есть разница в том, как прибить. Я как на него глянул, так чуть не проблевался!