Василий Кононюк - Шанс? Жизнь взаймы

То, что позвоночник цел и конечности шевелятся, уже проверил. Одна мысль не давала покоя: никак не мог вспомнить, что почувствовал при этом. Чего было больше в этом непростом чувстве – радости или сожаления…

Морщась от болезненных ощущений в отбитой спине, снимал во дворе у Мотри свои бочоночки и радовался, что не забыл залить в бурдюк пару литров ликера. Как начали ликер мешать, так и взял за привычку заливать бурдюк ликером: вода зимой замерзает, а пустой возить – примета плохая. А то приперся бы в гости к Мотре с самогоном неразбавленным, легким дамским напитком. Тут уж действительно в ответ можно услышать: дверь ты, парнишка, перепутал, ну а заодно и улицу, и город, и век.

На улице еще было светло. Расседлав кобылу и кинув в стойло сена, занес оба бочонка в сени – дверь была незапертой. Прихватив с собой бурдючок с медом, постучался в хату.

– Заходи, кого там нелегкая принесла, – ласково попросила в гости Мотря, намекая, что недаром у меня мысли в голове крутились, что напутал что-то, и ликер тут ни при чем.

– Здравствовать тебе, Мотря, вот подарки тебе привез на Рождество, – начал рассказывать, какие замечательные особенности есть у полученных мной жидкостей. Как различить ту, которая для растирания и согревания, от той, которую можно внутрь применять и лечебные травы на ней настаивать. Заодно расхваливал, какой знатный заморский мед в моем бурдюке: его просто необходимо сегодня продегустировать. Еще обещал ей рассказать про мои попытки такой же сварить.

Она молча слушала, не перебивая и не комментируя услышанное. Ее черные глаза, вбирающие в себя, как колодцы, сегодня были скованы льдом и холодно смотрели на меня, не пуская к себе внутрь. Когда умолк после десятой безуспешной попытки перевести монолог в диалог, она спросила:

– Все сказал?

Что-то этот вопрос мне напомнил, поэтому на всякий случай произнес:

– Нет.

– А чего тогда умолк?

– Жду, что ты мне скажешь.

– Спасибо тебе, гость дорогой, гость незваный, за подарки дорогие, порадовал ты меня без меры, а теперь седлай коня и обратно езжай, дела у меня важные, в другой раз приезжай, еще потолкуем, – елейным голосом, не скрывая насмешки, пропела Мотря, отвернулась и начала что-то переставлять на столе.

– Праздник сегодня, какие дела, не гони, хозяйка, некуда мне ехать, давай еще потолкуем.

– Да что ты такой нудный, как бражка скислая, недосуг мне сегодня с тобой толковать, завтра приезжай. Нет, лучше через неделю, на Василия.

Мотря вновь повернулась ко мне спиной, демонстрируя, что для нее меня уже нет не только в доме, но и в его дельта-окружности. Мне, совершенно не готовому к такому повороту беседы, в растерянности, не пришло ничего лучшего в голову, как попытаться развеселить ее народным фольклором светлого будущего.

– А знаешь, Мотря, кого называют нудным мужиком?

Спросил шепотом, пытаясь, чтобы голос мой звучал таинственно. Мотря повернулась ко мне, в ее глазах мелькнул интерес. Так с интересом мы обычно смотрим на кусок мяса, который, вместо того чтобы стать отбивной, отлетел в сторону. Иногда такой взгляд бросают на полено, не желающее колоться под ударом колуна. Очень односторонний интерес – как бы побыстрее закончить начатое дело и перейти к следующему.

– Ну и кого?

– Такого мужика, которому проще отдаться, чем объяснить, что он тебе не люб.

– Уходи ты отсюда, Владимир, пока цел, Богом прошу, или мне рогач в руки брать?

– Да хоть долбню бери, никуда я не пойду. Ты знахарка – вот и лечи: к тебе хворый приехал.

– Хорошо, – неожиданно легко согласилась она, и ее глаза угрожающе вспыхнули. Ну, хоть лед пропал, огонь – это уже легче, с этой стихией жизнь прожил бок о бок, тут главное – не зарываться и потихоньку-потихоньку превращать его в уютное пламя очага. – К жене захотелось, такая у тебя хворь? А сказать-то не решается, чего приперся, – ходит вокруг да около, вокруг да около, будто девку возле дома выглядывает, а в дом-то постучаться боязно. – Она с иронией смотрела на меня. Пламя в ее глазах разгоралось.

– Захотелось! Ты сказала, что поможешь, – вот и помогай.

– Помогу. Если захочешь, – легко согласилась она, делая ударение на последних словах. – Ты ведь не все знаешь, Владимир, вы ж, мужики, только о себе всегда думаете. О том, как тебе платить, ты спросил, а чем твоя жена за то платить будет, – из головы у тебя вылетело спросить.

Она замолчала, пристально глядя на меня, а мне казалось, будто пламя ее глаз метнулось мне в грудь. Стало трудно дышать, захотелось рвануть ворот рубахи.