Александр Прозоров - Крестовый поход

В натопленную светелку они вернулись раскрасневшиеся и веселые, торопливо разделись, завершив гуляние сладкими ласками. А когда Угрюм стал одеваться, чтобы заказать на ужин какой-нибудь стерляди, то обратил внимание, как его спутница с легкой улыбкой поглаживает живот. Замечал это ватажник за невольницей уже не раз, однако только сейчас его впервые осенило, что именно может вызывать у княжеской невольницы такие теплые чувства к собственному телу.

– Ну да, а как же… – пробормотал он. – Два месяца в пути, и каждый день без перерыва этим самым занимаемся что утром, что вечером. Чего еще тут ждать?

Манджуша поймала его взгляд, улыбнулась еще шире.

– Вот проклятие! – выдохнул Угрюм. – И что теперь мне с тобой делать?

Невольница подошла и поцеловала его в щеку.

– Проклятие! – снова выругался ватажник. – Привык я к тебе, дура безголосая, красивая и нежная. Теперь как и забыть, не ведаю. Мыслю я, другой такой бабы, которую я смогу терпеть рядом с собой кажинный день с утра до вечера, мне в этой жизни уже не найти. С утра до вечера, с нынешней осени и до конца жизни. Ужас! Чего таращишься? Одевайся!

Так в вечер после Рождества Господнего, в Ильинской церкви города Белозерска полунемая большеглазая иноземка была крещена в православие под именем Марфы и в тот же час выдана замуж за раба божьего Тимофея, больше известного под прозвищем Угрюм.

Еще через два дня, пройдя замерзшим Ухтомским волоком, Угрюм наконец-то добрался до княжеского городка на озере Воже, во дворе ссадил с седла знакомую всем Немку заморскую и сразу предупредил дворню:

– Это жена моя, Марфа. По княжьему повелению покамест здесь поживет. Коли кто обидит – вернусь, бошку сверну, на ремешок повешу и у седла возить стану, дабы собак бездомных дразнить. Все поняли? Светелку ей хорошую отведите, и чтобы без нужды крайней никто бабу мою не беспокоил!

Хлопоты с приготовленными кузнецом Кривобоком снарядами заняли неделю: пересчитать, упаковать, разложить по сундукам, передать обещанное князем золото, собрать обоз в дальнюю дорогу. Перед самым Крещением Угрюм расцеловал жену, показал ей свое кольцо, ткнул на то, что у нее на пальце, как мог пояснил жестами и словами, что теперь они повязаны навеки и что он обязательно вернется, поцеловал и обнял еще раз и не без горечи отправился в обратный путь.

Обоз, знамо дело, ползет завсегда неторопливо, скакать на рысях не умеет. А потому своего атамана ватажник увидел только через два с половиной месяца, в марте, доставив, однако, драгоценный груз в целости и сохранности.

– Молодец! – порывисто обнял его Вожников. – Я знал, что на тебя всегда можно положиться. Умрешь, но сделаешь! Ну, рассказывай: как съездил, как дела в Заволочье, что видел, какие слухи ныне по Руси бродят?

– Уболтал ты меня, княже, – тяжко вздохнул Угрюм. – Ладно, так и быть. Пойду я к тебе в бояре, согласен.

Он опустился на колено, склонил голову и вытянул шею, словно подставляя для удара:

– Награждай!

В эти самые дни Манджуша, скучая по невесть куда исчезнувшему хозяину, медленно носила по вожской усадьбе князей Заозерских округлившийся живот, старательно оберегая будущего ребенка от возможных сотрясений. Она жила здесь в покое и сытости, принимала общее уважение и потихоньку начала догадываться, что на этот раз кармическое испытание, поставленное на ее пути мудрым Варуной, смогла преодолеть успешно.

Она еще не знала, что ближайшим летом родит крепкого большеглазого мальчугана, который станет первым представителем знаменитого рода бояр Угрюмовых. Не знала и того, что уже стала законной полновластной хозяйкой обширного удела, повелительницей многих тысяч подданных. По меркам своей далекой родины, Манджуша, родившись в касте шудр, непостижимым образом смогла продолжить жизнь настоящей браминкой, ухитрившись не поменять при этом своего воплощения.

Пожалуй, свой кармический экзамен Манджуша сдала намного, намного лучше, чем на то надеялась.

Такие свечи получались путем многократного макания фитиля в расплав воска с промежуточной сушкой. Свечи при этом получались гладкими и ровными. Если макать заготовку в расплавы разного цвета – то еще и декоративными. (Здесь и далее – примечания автора.)

Ферязь – одежда, больше всего похожая на короткое пальто без воротника, а иногда – и без рукавов. Заплаты – вид украшения, называвшегося вошвами. Вошвы вырезались из более дорогой и яркой ткани, нежели основная, и пришивались туда, где «красиво».