Александр Прозоров - Крестовый поход

– Ты мое счастье. Ты моя жизнь. Моя любовь, моя судьба, моя королева, моя радость, мое счастье… – Егор разделся, не отрывая от нее глаз.

– Неужели королева? Королева или невольница? – Подняв руки, она пошла в танце по комнате, то подходя, то отступая.

– Господи, ради тебя стоило приходить в этот мир!

Не в силах справиться с томлением, князь решительно пошел вперед, сцапал супругу, снова попытавшуюся улизнуть, смахнул с нее одежду, и без того мало что прикрывавшую, перехватил на руки, крутанулся и тут же нежно опустил на перину, стал целовать пахнущие мускатом и лавандой плечи, шею, ключицы, грудь.

Елена зажмурилась и выгнулась навстречу его ласкам:

– Мой повелитель… Мой король… Ты сделаешь меня королевой?

– Да, Леночка, да, любимая… – Егор обнял ее лицо ладонями. – Ты станешь величайшей королевой в истории!

– Говори мне это, говори… – Она притянула мужа ближе. – Возьми меня, и говори, я хочу это слышать…

– Мое сокровище! Мое счастье! Моя королева!

– Ты обещаешь?

– Да, моя королева… Я обещаю… Желанная моя, чудо мое, ненаглядная моя… Моя королева…

– Да-да-да, – потянулась княгиня ему навстречу, уже забывая о своих планах, и через мгновение слилась с мужем в единое целое, утонув в мире страсти и сладости…

К делам государственным она вернулась, когда свечи прогорели уже наполовину, а дым благовоний почти совсем выветрился.

– Представляешь, как здорово… Нашего сына теперь можно будет называть принцем. Королевичем. И никто не посмеет усмехнуться или возразить.

– Ты о чем? – насторожился Егор, памятуя страсть жены к титулам и сопряженной с этим казуистикой.

– Ты обещал сделать меня королевой, – прижалась к его боку горячим телом Елена. – Я нашла лазейку, как это можно осуществить. Ты будешь считаться королем, я – королевой, а Мишенька наш – принцем. Лучше бы, конечно, кабы договор этот император Римской империи подписал, он среди латинян навроде великого хана, но и королевское признание тоже многого стоит. Слово королевское сомнению не подлежит.

– Какой еще договор?

– С королевством Датским, Шведским и Норвежским.

– Как… Какой… Какой договор?! – задохнулся Вожников и попытался встать, но выбраться из перины было ничуть не проще, нежели из бездонной топи. – У меня десять тысяч бойцов в городе! У меня припасы закуплены! У меня стволы, снаряды новые! Бояре, ватажники! Какой договор? Какой мир?! Ты разорить нас хочешь? Что я людям скажу?

– Так ты их распусти!

– Куда?! Из них половина уже на добычу настроилась, а треть вообще ничего, кроме как колоть и рубить, не умеет. Куда они пойдут, если их распустить? По дорогам шалить да по деревням грабить? Только, сказывают, на Руси спокойно на трактах стало, все душегубы ко мне стянулись… А ты говоришь: распустить!

– Ну, оставь…

– А платить им чем?! – опять взбрыкнулся, как тюлень в лоханке, Егор. – Они у меня из казны только сжирают по триста рублей в неделю! А еще дрова, золотари, лошади, сено, овес, дворы постоялые, амбары эти жилые… Мы с тобой через месяц по миру пойдем, если эти рты голодные военной добычей заткнуть не успеем! А здесь и повод есть, и противник рядом, и на прочность проверен, и раздрай там сейчас, в этой унии… То, что надо! На кой бес нам сейчас нужен этот чертов договор?!

– Но ведь ты что-нибудь придумаешь? – положила голову ему на грудь княгиня. – Ты обещал сделать меня королевой!

– Ты будешь королевой! Но не сейчас. Потерпи чуток, и взойдешь на трон Дании!

– Тогда получится, что я взойду княгиней. Ну же, Егор. Ты обещал! Ты что, откажешься от своего слова?

Вожников в ответ только зарычал.

Елена перебралась на него, оседлав в бедрах, наклонилась вперед, глядя глаза в глаза:

– Егорушка, ты меня что, больше не любишь?

Князь Заозерский перестал брыкаться.

Елена чуть приподняла брови, отчего ее лицо стало беззащитным и жалобным.

Егор сжал губы.

Брови поползли еще выше.

– Люблю, – наконец выдавил он.

– Егорушка… – прошептала она.

– Я люблю тебя, Лена, – уже не выдавил, а признался он.

– Правда?

– Я люблю тебя, моя королева, – смирился с поражением Егор, и победительница радостно прильнула ртом к его губам, торопясь вытеснить наградой все то недовольство, что могло еще остаться в голове у мужа.

К завтраку супруги Заозерские вышли поздно, вдвоем, держась за руки и чему-то улыбаясь. Однако до стола не дошли. Снизу примчался Федька в синем зипуне, сдернул шапку и выкрикнул: