Вадим Полищук - Боевой расчет «попаданца»

— А это что за чучело?

Чучело это я. В куцем ватнике, яловых командирских сапогах и СВТ на правом плече. Однако чучелом меня уже лет тридцать не называли или еще тридцать лет вперед не назовут. Короче, отвык я от таких названий.

— Я не чучело, товарищ дивизионный комиссар, а инженер. В данный момент — красноармеец.

— Он два танка подбил, — вступается за меня лейтенант.

— Я видел только один.

— Первый был вчера, на переправе через Друть.

— Подбил?

Это вопрос ко мне.

— Так точно, товарищ дивизионный комиссар. Только не один я подбивал, весь расчет работал.

Начальство меняет гнев на милость.

— Молодец! Все вы молодцы. Если каждая наша пушка уничтожит по два немецких танка…

Пошло, поехало, комиссар оказался в своей стихии. Почтительно дослушиваем до конца. Почтительно, так сказать, внимаем.

— От лица командования объявляю вам благодарность!

— Служим трудовому народу!

Нестройно гаркаем мы, простите, не до строевой было. Комиссар жмет нам руки и направляется к своей «эмке».

— Пронесло, — шепчет Костромитин.

— Предписание, — шиплю я.

— Что? — не понимает лейтенант.

— Предписание у него возьми, на переформирование.

Наконец-то дошло.

— Товарищ дивизионный комиссар!

Костромитин бросается вслед не успевшему далеко отойти начальству. Догоняет, вытягивается, излагает. Молодец, правильно излагает. Комиссар благосклонно кивает головой, потом достает блокнот и что-то пишет, долго пишет. Наконец вырывает из блокнота листок и отдает лейтенанту. Тот опять тянется, козыряет, поворачивается кругом и рубит строевым. Артист!

Пушка — оружие коллективное. В этом мы убеждаемся, когда чистим ее ствол. Эту процедуру должен делать весь расчет, а нас только трое. Штатным банником для чистки никто не пользуется, для этого вокруг полно дерева. Выпиливаем чурбак подходящего размера из березы диаметром чуть меньше калибра ствола, обматываем его промасленными тряпками и пропихиваем в ствол. Через казенную часть чурбак проходит легко, а потом.

— И-и-и, раз! И-и-и, два!

А все Костромитин. Не может он, видите ли, в армейский штаб с грязной пушкой соваться. У него дырка в накатнике, точнее, у пушки в накатнике, а он ее от грязи отмывает. Она же все равно под брезентом будет, а мы ее надраиваем, как перед Парадом Победы. Да хрен бы с ним — снаружи, так еще и изнутри. Как будто кто-то в ствол к нему заглядывать будет, точнее, в пушечный ствол. Еще бы СТЗ гусеницы помыл. Кстати, был такой генерал, на стоянках заставлял танкистов гусеницы соляркой протирать, а чистоту лично пальчиком проверял. Аккуратист долбаный.

— И-и-и, раз! И-и-и, два!

Подумаешь, штаб армии. Этот штаб вторые сутки без войск сидит, его не сегодня, так завтра расформируют, а мы тут корячимся. Да мы же там на хрен никому не нужны, у штабных сейчас своих забот полные штаны, на кого цыкнут, а кого и чикнут. Целую армию про… потеряли.

— И-и-и, раз! И-и-и, два!

Да когда же он закончится, чертов ствол. Можно подумать, там генералы толпами ходят. А на комиссара я зря окрысился, подумаешь, речугу толкнул минут на десять. Работа у него такая. Это для меня штампы избитые, а лейтенант вроде даже проникся. Мы с пехотинцами у Днепра почти сутки простояли, а даже батальонного их не видели. А комиссар, как стрельба началась, примчался. В двухстах метрах от передовых ячеек находился.

— И-и-и, раз! И-и-и, два!

Наконец мы выбиваем чурбак из ствола. Лейтенант лезет рукой в ствол и находит его недостаточно чистым. Нашелся чистоплюй на мою лысую голову. Все по новой, обматываем чурбак тряпками, запихиваем в ствол.

— И-и-и, раз! И-и-и, два!

До штаба добираемся только к двум часам дня, зато с чистым орудийным стволом. А сами уже десять дней не мылись, несет от нас сейчас… Штаб расположился километрах в пяти от Днепра. Если фрицы узнают, артиллерией накроют запросто. Но у них сейчас другие заботы, к Днепру вышли передовые танковые части, а пехота и все снабжение отстало на неделю минимум. Поэтому с боеприпасами у них негусто. На въезде в деревню нас проверяют, но комиссарская бумажка открывает нам дорогу. СТЗ ставим подальше от глаз начальства, и лейтенант убегает за предписанием. Петрович курит, а я просто греюсь на солнышке. И тут мне в голову приходит мысль, точнее, мыслища.

— Петрович, у тебя белая краска есть?

— Нет, вообще никакой нет. А зачем тебе?

— Звездочки хочу нарисовать, по числу подбитых танков.

— Здорово, — оживляется механик, — а где рисовать будем?