Андрей Дай - Орден для поводыря

– И Пастера, – кивнул я, судорожно пытаясь припомнить, кто таков этот профессор с именем, больше подходящим какому-нибудь повару. «Semmelweis» в переводе означает «витрина кондитера». За Пастера я не переживал. Что такое пастеризация и кто это открыл, в советских школах в шестом классе изучали.

– Вы имеете в виду его сообщение о мельчайших грибковых организмах, вызывающих эффект брожения в виноградном соке?

– Я имею в виду его работы о микробиологическом начале некоторых болезней.

Мамочка! Какому святому помолиться, чтобы француз что-нибудь подобное уже выдал?! Иначе этот хоббит меня разделает под… Сарумана… Или Саурона?

– Очень, фантастически интересно! – обрадовался Дионисий Михайлович. – А я, грешным делом, опасался, что нам решительно не о чем будет говорить. Что ж ты, милый друг Иван Федорович, не сказал мне, что молодой человек столь замечательно образован? Вы, юноша, простите, запамятовал, где имеете честь служить?

– При губернском правлении ошиваюсь, – улыбнулся я. – А вот откуда вы, гарнизонный врач, узнали о необходимости профилактического обеззараживания? Этот, как вы сказали?.. Григорий Федорович Седякин? Пусть будет Седякин. Он, подозреваю, у вас учился. А вот вы?

– Это Герман Густавович Лерхе, новый томский губернатор, – громко прошептал Жулебин на ухо Михайловскому.

– Ой, Ваня, перестань! Какая разница, новый наш молодой друг или старый! Разве же не чудно, не прелестно наблюдать, какие замечательные потомки следуют за нами! Какие образованные и интересующиеся люди! Это же превосходно, мой старый друг!

Одними бровями я велел Артемке наливать. Искренне вдруг захотелось выпить с этим удивительным старичком.

– Лет этак пятнадцать назад… Да, Иван Федорович? Сколько твоей младшенькой? Ну вот, значит, шестнадцать. – Маленькими глоточками, совершенно не поморщившись, старый доктор выпил рюмку водки и, даже не подумав закусывать, как ни в чем не бывало продолжил рассказ: – У жены нашего гарнизонного офицера, штабс-капитана Жулебина, подходило время родить дитя. А нужно сказать, мадам Жулебина – дама привязчивая. При прежних родах то горячка к ней привяжется, то еще какая напасть. Насилу отходили. Вот и стал я, значит, искать, как другие доктора с родильными горячками битву ведут. Тут и попало мне в руки известие молодого венского врача Игнаца Земмельвайса о том, что, дескать, следует руки и стол для родов раствором хлорной извести обрабатывать. Дабы инфекции не могли проникнуть в ослабленный организм. Время у госпожи Жулебиной подходило, так что я и решился испытать…

В общем, успешный исход испытаний австрийской методы доктор перенес на всю остальную лечебницу крепости. И сразу заметил, что осложнений после операций стало значительно меньше.

Ощутив реальную пользу от нововведений, Дионисий Михайлович принялся с энтузиазмом внедрять и другие научные открытия. Сначала – эфир для наркоза во время операций и кипячение инструментов и бинтовального материала. Потом, используя финансовую помощь от офицеров гарнизона, завел аптеку, где изготавливал небольшие партии описанных в медицинских журналах снадобий. В аптеку, нужно сказать, очень скоро стали обращаться и статские врачи округа и города.

За пятнадцать лет престарелый врач много чего успел. Выучил десяток молодых докторов – Седякин лишь один из них, – опубликовал несколько статей в специализированных изданиях. Вел обширную переписку. В том числе, кстати, с Пироговым, который даже пробовал зазвать гарнизонного лекаря в Санкт-Петербург. Безуспешно. Михайловский оказался жутким домоседом и совершенно нечестолюбивым человеком. Пользовать больных и добиваться в этом успеха – вот и все, чего он хотел. И сама мысль о суете переезда его донельзя пугала.

Вот и мне отказал, когда я его в Томск стал приглашать. Обещал целый медицинский центр ему выстроить, с больницей и лабораториями. Он только руками на меня махал. «Куда же я от дружочка своего?» – приговаривал. Я предложил и бийскому городничему пост в губернской столице найти, но тут уже и Жулебин в отказ пошел. Оброс, говорит, здесь родней да друзьями-приятелями. Был бы, говорит, помоложе…

А вот от заведования окружной больницей старый врач отказаться не смог. Плевать, что ее и нет еще вовсе. Построим. И учеников экспериментатору подберем. Жаль, конечно, что не в Томске, но медицинский НИИ у меня в губернии будет.

Пообещал описать все новое, что я будто бы вычитал, и честно писал два дня. Даже письма оставил невскрытыми, нечитаными. Народ праздновал Успение Пресвятой Богородицы. Колокола на каменной Успенской церкви, или, как ее называли старожилы – на Казачьем соборе, выли что-то заунывное. Меня, как лютеранина, православные обряды не касались, так что я занял время праздников работой.