Дмитрий Дашко - Прощай, гвардия!

– Примерно так, как вы Елизавету на чистую воду вывели? – уже догадался я.

Ушаков довольно прищурился, будто кот, завидевший поблизости миску с жирной сметаной.

Задуманное удалось осуществить на удивление гладко. Среди солдат дворцовой роты Ушаков имел верных, давно завербованных сотрудников. Они и скрутили сообщников Круглова, которые пытались устранить настоящую императрицу и вывезти из дворца ее тело.

Кому, как не человеку, отвечающему за охрану дворца и за безопасность государыни, было легче всего обеспечить надлежащее прикрытие своим черным делишкам. Круглов имел все возможности и использовал их полностью. Тайком перевез Груню, переодел ее в одежду императрицы. Осталось только устранить настоящую Анну Иоанновну и подменить ее самозванкой.

Действовал Круглов нахрапом, веря в полный успех задуманного. Это-то его и погубило.

Ныне сообщники схвачены и сдадут его с потрохами. Груня тоже не станет затягивать с признательными показаниями, особенно если узнает, кто и как хотел устранить ее.

И вот сейчас я стоял напротив Круглова и отчетливо понимал, почему многие его боялись. Мне открылось то, что он прятал от меня в минуты наших встреч.

А еще я теперь точно знал, что он и есть второй гость из будущего.

Мне удалось уговорить Ушакова, что первый допрос буду вести я сам, без палача и свидетелей.

– Ладно, – усмехнулся Андрей Иванович. – Ты его на чистую воду вывел, тебе с него и спрос вести.

Мы остались тет-атет. Вдвоем в темной камере. Круглов не был связан, но понимал, что я убью его при малейшей попытке к бегству.

– Валяй, фон Гофен, или как там тебя по-настоящему, – зло ощерился он. – Грохни меня.

Я почему-то вспомнил, как мы брали Левицкого, его странный взгляд.

– Скажи, Левицкий тебя тогда иудушкой назвал?

Круглов кивнул:

– Меня. Я так надеялся, что он тебя первым кокнет, а уж потом и я его. Жаль, не сложилось.

– Только этого тебе и жаль? – спросил я.

– Ничего-то ты не знаешь, дурень! – криво усмехнулся он и замолчал.

Круглов смотрел в глаза того, кто его допрашивал, и видел в них отражение самого себя.

Фон Гофен… мальчишка, юнец. Наивный, честный, играющий в благородство. Жизнь еще не проехалась по нему асфальтовым катком, раздавив мечты и планы.

Память Круглова обратилась в прошлое.

Юность его пришлась на девяностые. Редко кто вспоминает о них с ностальгией. Разве что те, кто сменил красные турецкие пиджаки на костюмы от «Армани». Успел сменить.

Он был парнем из обычной семьи. Средняя (можно с приставкой «очень») школа, не особо престижный институт. Там Круглов получил мирную профессию инженера-теплотехника, хотя не мог сказать, почему выбрал именно ее. Само собой вышло. Приятели-одноклассники хором подали заявление на этот факультет. Подумав, Круглов присоединился.

Учился так себе. Прогуливал лекции и практические занятия (приходилось подрабатывать – сидеть в ларьке, работать грузчиком на овощебазе). Потому и диплом в итоге был не красный, зато, как любят шутить студенты, рожа не синяя.

Окончание института, как положено, отметили в ресторане.

Пьяные сокурсники, добродушные преподаватели. Тосты, танцы до упада, песни под гитару, женский смех, прогулка по ночному городу. Мечты о будущем, о новой и прекрасной жизни. Планы…

Где-то шла война, но сюда доносились лишь ее отголоски в теленовостях и газетных заметках. Разве что на кладбище становилось все больше аккуратных могилок молодых ребят, а на улицах появились парни, чьи взгляды говорили одно: они были на войне, где проливали кровь и теряли боевых товарищей. По таким взглядам фронтовики Великой Отечественной распознавали друг друга. Тот, кто ходил в атаку и смотрел смерти в лицо, прежним не остается. Война оставляет свой отпечаток.

Но фронтовики тех лет ходили гордо расправив плечи. На той стороне был враг. Они знали, в кого и почему стреляют.

С солдатами девяностых было иначе. Все очень запуталось. Никто не понимал, где правда, где ложь, кто друг, а кто враг. Они не знали, кем были на той войне. То ли героями, то ли душителями свободы самопровозглашенного бандитского государства.

Их предавали, подставляли, мешали с грязью. Генералы торговали солдатскими жизнями, отправляли неподготовленными в бой, обстряпывали за спинами черные делишки.

Эти парни не были ангелами, но ангелов на войне не бывает. Нельзя убивать, оставаясь чистым.

Они догадывались, что их принесли в жертву войне, в которой нет ни правых, ни виноватых. Вернее, у каждого была своя правда, идущая вразрез с правдой других.