Дмитрий Дашко - Прощай, гвардия!

Как выяснилось насчет третьего верзилы – техникой «стальной мошонки» он владел слабо, за что и поплатился.

Следующим был толстяк. Связываться с таким – все равно что руки марать. Бить его было противно и жалко. Он помог мне избавиться от затруднения, ломанувшись в закрытые двери с криком: «Убивают!» Башкой об косяк треснулся основательно, и, если бы не выпяченное пузо, искр из глаз у него посыпалось бы в несколько раз больше.

Сегодня я мог гордиться собой с полным основанием. Драка длилась секунд тридцать. За это время мне удалось вырубить троих, четвертый лишил себя сознания сам. Неплохой результат.

Мой родственник не успел слезть со своего стула, больше походившего на трон. Все же не зря говорят, что, если не открутить каждому боярину башку, он непременно будет метить в цари. А что? Пример перед глазами: у нас в восьмидесятых не придавили вовремя местных хомячков-бояр, вот они и разорвали страну на кусочки. Займись Горби «селекцией» местной элиты, начиная с приснопамятного первого президента невеликой и немогучей, как оно замечательно бы сложилось в исторической перспективе. Но не по Сеньке была та генсековская шапка.

Я подошел к боярину, протянул руку:

– Так понимаю, вы мой будущий тесть. Будем знакомы – лейб-гвардии майор Дитрих фон Гофен.

– Князь Александр сын Алексеев Тишков, – представился он. – Настя Тишкова, фрейлина императорская, мне дочкой приходится.

– А этот брюхатый… не сынок, чай? – полюбопытствовал я.

Вот был бы конфуз.

Обошлось.

– Управляющий это мой, Ерошка.

– Понятно. Жаль, что у нас так первое знакомство случилось, – вздохнул я. – По-другому мне это представлялось, совсем по-другому. Ежели думаете обо мне что плохое, забудьте. За вашим богатством я не гонюсь. Все, что мне нужно, трудом своим праведным заработаю. Могу в том и расписку дать. А дочку мне вашу сама императрица сосватала. Нет, вы, конечно, можете супротив ее воли пойти, но я не советую. Согласны, что не стоит?

Боярин кивнул. Ему явно не хотелось перечить монаршей воле.

Я продолжил:

– С удовольствием продолжил бы нашу беседу, но, увы, спешу. Дела. Андрей Иванович Ушаков в Тайной канцелярии совсем меня заждался. Не будете возражать, если я сейчас вас покину?

– Н-н-не буду, – произнес боярин.

После того как в комнате прозвучало имя Ушакова, тесть отчетливо застучал зубами. Здоровая реакция, я бы сказал.

– Мы с вами еще обязательно увидимся, – пообещал я.

По-моему, мы расстались с будущим «папой» почти друзьями. Он даже любезно выделил для меня сани с кучером.

По дороге я предался размышлениям насчет родственников. Кое-какие соображения успели возникнуть.

Я не беру во внимание явную борзоту, проявленную Тишковым и его людьми. Это как раз нормально и понятно. Кто для него свалившийся из Курляндии (название-то какое смешное, ей-богу!)

мелкий дворянчик? Да никто! «Немец – перец, колбаса, кислая капуста», нищий охотник за приданым. Прищучить такого, напугать до полусмерти – богоугодное дело. Глядишь, побоится женихаться и от свадьбы откажется. А там и партия куда выгоднее сыщется. Слева Голицыны, справа Нарышкины какие-нибудь.

Только отстал от жизни мой тестюшка. Не хватило ему мудрости вникнуть в детали и осознать, что ситуация не так проста, как могла бы показаться с первого взгляда.

Я теперь не просто немец, я – человек государственный. Да, не богат, не родовит, но за моей спиной самая страшная и могучая сила в стране – государственная машина, винтики которой трогать опасно и глупо.

Она нынче не обращает внимания на то, чей предок каким полком командовал на Куликовом поле. У нее иные приоритеты. Не заслуги прошлые, а дела нынешние ей интересны. А паршивый гвардейский сержантишка вполне может определить знатную фамилию на постоянное место жительство в Ханты-Мансийский край.

Следующий нюанс. Слово «боярин» уже практически исчезло из отечественного лексикона, ибо при Петре свет Алексеевиче их «душили-душили» и в итоге загнобили основательно. Нынче этот термин встречается разве что в иностранных газетах, когда тамошним редакторам жутко хочется подколоть нас за нашу «азиатчину», вот и выводят заграничные борзописцы, ухмыляясь, «руссиш бояре». Бывает, что справедливо.

А я даже забыл, когда в последний раз слышал это слово. Не в ходу оно, не в почете.

Однако челядь моего драгоценного «тестюшки» упорно называла Александра Алексеевича боярином, и не сказать, что это его ужасно огорчало. Принимал как должное. На полном серьезе думал, что я перед ним шапку ломать буду.