Андрей Валентинов: Нуар

– А… какое? В школе меня дразнили «И». У меня инициалы AND. Если по-английски…

– Остроумно, но слишком коротко. Прямо как типографский значок. Знаешь, есть такой, вроде скорченного человека?

– Знаю. Только значок этот больше на змеюку похож. Скорченную… А куда мы с тобой поедем? В Америку?

– Никуда. Бензин скоро кончится. Если не достанем, придется идти пешком.

– А если я не смогу? Что ты со мной сделаешь, дядя Рич?

– Разве ты хочешь знать ответ? Хватит вопросов, сейчас мы остановимся, ты переберешься на заднее сиденье и ляжешь спать. А я поеду дальше, пока есть бензин.

– Ой, там же неудобно!

– Вообрази себя змеюкой. Скорченной. Или типографским значком.

– Это который &?

– Это который &.

Ричард Грай, гражданин Турецкой республики, скользнув ладонью по мокрому металлу фальшборта, поднял воротник пальто, оглянулся. Можно было спуститься в бар, выпить пару рюмок, посидеть в нестойком тепле. Но видеть чужие незнакомые лица не хотелось, к тому же денег в обрез, плыть еще неведомо сколько, а он даже не узнал, какой нынче год на дворе. Сразу надо было спросить, но он пока не решился.

На этот раз французские слова уже не казались чужими и злыми. Аполлинер ему всегда нравился, хотя в данном случае великий поэт был не совсем прав.

Иногда лучше остаться во мраке под ручку с Девой-Неуверенностью, даже не зная года, месяца и числа. Порою неуверенность, нерешительность – всего лишь маски, а под ними нечто иное, куда более опасное. Для себя ты уже все понял, все решил, но еще не готов признаться, ищешь объяснения, пытаешься оправдаться и оправдать…

– Простите? – я постарался улыбнуться как можно мягче.

– О, нет-нет, я всего лишь удивился, что вы, иностранец, любите Аполлинера. Великий Гийом – очень сложный поэт, его даже в школе проходят факультативно.

Парень лгал – и уже не в первый раз. Он пытался сказать нечто иное, хотя и близкое. «Вы, ру…» Спохватился, резко вдохнул теплый весенний воздух и только потом добавил «иностранца».

«Вы, русский»! То, что я родом из России, чернявый молодой человек в сером плаще и таком же сером берете знать не мог и не должен.

– Что вы, Шарль! Аполлинер и сам был иностранец, более того, иностранец весьма подозрительный. Насколько я помню, его даже хотели арестовать за похищение Джоконды… Ну что, пошли дальше.

Дальше была незнакомая улица, встретившая нас большим белым транспарантом. Тяжелые черные буквы вещали: «Deutsches Soldatenkino». Рядом пристроилось такое же белое полотно с орлом – «Организация Тодта». Немцы не разменивались на таблички. И в самом деле, чего стесняться?

Впритык к зольдатен-синематографу находился обувной магазин. На витрине модные женские туфли водили хоровод вокруг портрета Петена. Маршал довольно улыбался.

– Скорее, иностранцу не будут понятны классики или парнасская школа. Леконт де Лиль в переводах много проигрывает. Я и сам его не воспринимал, пока как следует не выучил французский…

За обувным, прямо поперек тротуара, стоял небольшой киоск с какой-то сувенирной дребеденью. Две аккуратные немочки в зеленой форме пытались объясниться с продавцом с помощью разговорника. Одинаковые пилотки с наклоном вправо, одинаковые черные чулки со строчкой ровно посреди крепких икр, тяжелые черные туфли, тоже одинаковые.

– Нет, нет, Шарль, не намекайте. У нас еще уйма времени, а я давно не был в Париже. К тому же вы обещали показать этих несчастных крокодилов.

Связной мне не понравился сразу же, в первую минуту знакомства. Внешне все было в порядке – пароль назван без запинки, глаза не бегали, парень смотрел прямо, улыбался. Место, время и даже приметы (серый плащ, серый берет) совпадали, но что-то было не так. Он представился, назвав не только имя, само собой, вымышленное, но столь же чужую фамилию. Зачем? Даже если она у него записана в пропуске, мне незачем ее знать. К тому же Шарль попытался назвать меня «товарищем». С какой стати? Приглашение в Париж прислали «лондонцы», люди де Голля. Лотарингский крест плохо уживался с красной звездой.

А еще он очень торопился и торопил меня. Встреча назначена на шесть вечера, спешить вроде бы некуда.