Анатолий Спесивцев - Вольная Русь. Гетман из будущего

Гарнизон деловито готовился к предстоящим боям. Три тысячи ветеранов-донцов да шесть тысяч запорожцев из числа самых отмороженных и рисковых. К ним здесь добавились пять тысяч болгар, более-менее обученных военному делу, многие успели повоевать в наступившем на Балканах бардаке, все имели потери в семьях или среди друзей. В последний момент – в конце осени и зимой – набежало с пару тысяч греков.

Турки перед походом на север произвели восстановление законного, своего порядка в материковой Греции. Да так расстарались, что там осталась, дай бог, десятая часть населения. Большая часть потомков гордых эллинов сбежала в Морею или на острова, оставшиеся под контролем Венеции, меньшая ломанулась на север, к казакам или в Валахию. Из «домоседов», по какой-то причине не покинувших родные селенья, многие об этом пожалели. Ранее входившая в число самых либеральных стран мира, Турция стремительно радикализировалась, отношение к иноверцам в войске, по старой привычке еще часто называемом османским, стало совсем нетерпимым.

Легко было догадаться, что среди греков-беженцев есть вражеские шпионы и диверсанты, нескольких даже выявили: потурнаков выдало произведенное ими обрезание, но глупо было надеяться, что поймали всех. Пришлось усилить охрану многочисленных пороховых погребов и продовольственных складов, тщательнее охранять водные источники. Зато остальные новобранцы пылали жаждой мести, желанием навредить врагам даже ценой своей жизни.

Аркадий с содроганием вспомнил недавнее покушение на себя. Тогда он решил лишний раз проверить, не стали ли видны мины и ямки-ловушки с колышками после таяния снега. Впереди по лестнице на вал поднимался охранник, сзади шли еще несколько и джура, враги еще не вышли из Стамбула, чего, спрашивается, опасаться?

Выстрел с вала прозвучал как гром среди ясного неба и оказался очень точным. Большая пуля (калибры ружей в то время колебались от пятнадцати до тридцати миллиметров) попала в титановую пластину, защищавшую сердце, пробить броню не пробила, но с лестницы его сшибла, попутно выбив из сознания. О том, что другой грек пытался его, потерявшего сознание, прирезать, он узнал уже позже, от командира собственной охраны, Василя Вертлявого. К счастью, одновременно с подсылом к бесчувственному телу попаданца подскочил и сам Василь, успев обезоружить врага и оглушить его. Второго, палившего из ружья, к великой досаде очнувшегося позже Аркадия, пристрелили.

Бронежилет пуля не пробила, но даже сквозь поддоспешник оставила на память о себе большой синяк и ноющее, то ли ушибленное, то ли треснувшее, ребро. Оставалось радоваться, что сердце от такого обращения с ним работать хуже вроде бы не стало. На окружающих очередное «чудо» произвело разное действие. Казаки и так знали, что Москаля-чародея пули не берут, знаменитый ведь характерник, а вот балканцы сильно впечатлились. Выстрел в упор из янычарки не выдержала бы и самая лучшая немецкая кираса, а судя по гибкости, на колдуне была всего лишь кольчуга. Получалось, что у колдуна и правда шкура пуленепробиваемая. После этого случая он часто ловил на себе удивленно-испуганные взгляды. Хотя, казалось бы, люди пришли биться насмерть против более сильного врага, чего переживать из-за чьей-то необычности?

Довелось ему лично участвовать и в допросе висевшего на дыбе террориста. Морщась от боли, невольно прикладывая руку к груди, спустился в подвал. Там уже все успели подготовить для неторопливой и продуктивной беседы. Грека раздели догола, сорвав с него даже крестик, и подвесили за руки; судя по мученическому выражению лица, ему и без плетей или подпаливания было больно и в крайней степени неуютно. В комнате пылал очаг, не только прогревая воздух: рядом положили что-то железное, неприятное на вид, на столе в углу стояла непроливайка с ручкой и лежала пачка бумаги.

Аркадий подошел к террористу, невысокому, узкоплечему, без массивных мышц, но жилистому мужчине средних лет. По его смуглой коже гуляли вши и многочисленные мурашки, по телу то и дело прокатывали волны дрожи то ли от холода, то ли от страха. Появление мертвого, по его расчетам, человека поразило грека: лицо заметно побледнело, глаза выкатились, в них вместо привычного уже страха заплескался ужас.

Объяснялось это просто. В момент покушения он бросился после выстрела к упавшему-то только потому, что не знал, удалось ли соучастнику покушения попасть точно в цель. Успел заметить прореху в одежде напротив сердца, мертвенно-бледное лицо, закрытые глаза и решил, что задание выполнено. Как раз в этот момент его и скрутил Василь, заметив в руке нож. И вдруг этот мертвец является на допрос. Иоаннис Ставридис сначала замер, позабыв о боли в плечах, потом судорожно задергался, пытаясь разорвать путы и убежать от вурдалака – легенды о живых мертвецах ходили и по Элладе. Бедолага решил, что его ждет участь хуже смерти – вурдалачество. Но ничего, кроме срыва кожи около запястий, не добился: среди прочих своих навыков и вязать пленников казаки умели качественно.