Сергей Сезин - Нарвское шоссе

Как и большинство из батальона, включая командира и комиссара. За Лугой остались только несколько дотов в Кошкинском узле обороны. Вообще он располагался на обоих берегах реки, а его заречная часть воевала еще несколько дней. Другие раненые мне рассказали, что стрелковая дивизия и наши отошедшие из-под Нарвы артпульбатовцы пытались вернуть Кингисепп, и это почти что получилось. Но немцы подбросили резервы и оттеснили атакующих от города. А дальше они начали наступать от города по правому берегу в сторону Кошкинского узла, заходя нашей второй линии в тыл, а потом нажали и на левом берегу. К вечеру того дня, когда я загремел к медикам, немцы вышли на берег. Я спрашивал, видел ли кто-то тех, кто переправился на наш берег, уходя от немцев, но мне никто точно сказать не смог, были ли они. Тех же из нашего дота, кого ранило раньше меня, уже не было – их отправили куда-то дальше. Двое бойцов были из соседних дотов – один ранен в той контратаке на Дубровку, а второй – чуть попозже при обстреле. Раны у них были не тяжелые, поэтому они пока долечивались тут. Но они тоже ничего сказать мне не могли про ребят из нашего дота. Мне как-то не верилось, что они погибли или попали в плен. Может, это неправильно, но… не верил, и все. Не мог тот же Федор Ильич, провоевавший столько лет, так вот взять и погибнуть! Да и про остальных в голове не укладывалось. Умом я, конечно, понимал, что это могло случиться с каждым: какой-то паршивый немецкий артиллерист за десять километров так установит прицел – и человека нет. А установит прицел не так – только ранен или вообще невредим.

Наша санчасть переехала в Манновку, потом в Костино. Санитарного транспорта не хватало, так что перевозились любой попуткой. Голова понемногу отходила. Мне давали какие-то порошки и микстуры, меня все реже шатало. Я даже пытался помочь медикам – в пределах возможного.

В основном я лежал и думал. Иногда читал книжку – ее мне дали хозяева избы, в которой мы были в Манновке. Она к ним попала из помещичьей усадьбы и то ли тогда, то ли позже лишилась обложки и первых страниц. Зато сзади нашлось название: «Жизнь двенадцати цезарей». Издание старое, аж 1904 года, еще со старым алфавитом. Читать я помногу не мог: голова еще была не очень, да и через старые буквы продираться оказалось сложно, часть текста я вообще не понимал. А в одном месте полстраницы напечатано латинским шрифтом – тоже мне, называется, перевод! [24]Прямо как современные электронные переводчики – что-то вообще не переведут, а в чем-то слишком постараются с переводом. Вот, помню, как вышел новый роман Джорджа Мартина, еще на английском, Толька Рыжий, который от Мартина фанател, решил не ждать перевода на русский. Скачал из инета и перевел электронным переводчиком. Потом это у него было любимое развлечение: читать, что получилось, и ржать.

Он мне рассказывал, что там есть такой перс – лорд Джайлз Росби. Так вот, переводчик перевел его имя и титул как «Бог Гильза». Еще что-то было про другого лорда, который имел свой стул. Больше уже не помню, но такой перевод ржачный вышел, что специально не придумаешь. Журнал инженерный никуда не делся, но я его почти весь наизусть знал.

Вот так и читал по десятку страниц в день – больше не получалось. И думал. О себе и о своих товарищах. И о том, что будет дальше. О себе – что я, наверное, как пуля в ране в этом времени и меня прямо выталкивает из него. Я чуть раньше как-то подумал – правда, недолго, потому что таких мыслей немного испугался, – что я, как нездешний в этом времени, здесь недолго задержусь, и меня убьют, и тем самым все станет на свои места. Меня не будет, и все останется по-здешнему.

А теперь пришли похожие мысли, но чуть измененные. Про это же в основном, но именно – про то, что меня выталкивает отсюда. Если б хотело время меня прикончить – оставило бы в доте и там что-то произошло. Снаряд, граната, огнемет… А так – меня выдернуло и потащило дальше. Но для чего? Или, может, это я зря думаю про то, что время ко мне как-то относится по-особому? Куда-то гонит или убирает с доски? Что-то мысли мне эти сильно не нравятся. И даже не пойму отчего – что-то в глубине души этому противится. Может, это потому, что скорблю о погибших товарищах и не могу оторвать себя от них? Ох, не нравится мне все это. Ладно, возьму опять эту «Жизнь», попробую отвлечься. А что это за надпись на полях книги? Карандашом и старыми буквами, но все понятно: