Сергей Сезин - Нарвское шоссе

Еще Вовка медитацией увлекался. Он объяснял, что в ней сам себя в гипноз вводишь – и можно так успокоиться, когда тебя обидели, отдохнуть, если сильно устал, и даже сверхспособности развить. Потом я еще с одной девчонкой встречался, она тоже медитацией увлекалась. Но не из-за интереса к восточному, а потому что в каком-то бабском журнале вычитала, что этим многие кинозвезды увлекаются. Но она честно призналась, что, сколько ни пыталась, в транс войти не смогла. И просветление тоже не снизошло.

Вовка же в итоге с катушек съехал. Сначала была философия, потом трава, потом герыч. А после он из окна выбросился. Иногда я про него думал, что это он так медленно с катушек съезжал – сначала это, потом следующее, а потом вообразил себя не торчком, а богом, и захотел полетать.

Или, может, эта восточная философия – такая ядовитая штука, что русские мозги от нее отравляются? Но, может, только мы думаем про эту философию, что она такая заковыристая и отравная, а на самом деле она не такая? Ведь живут же там миллионы крестьян и рабочих, которые не могут так мыслями извращаться, как мудрецы в монастырях? И не учены либо совсем, либо частично, чтоб все эти умопомрачительные слова повторять и использовать?

Надо будет попробовать про эту философию что-то почитать самому. Вовка мог и перекрутить по-своему или не так понять… Ящик показал дно. И диски кончились. Сейчас нам что-то другое придумают. Вот ход сообщения к этому БОТу – мелковатый, в нем только на карачках безопасно двигаться. Тьфу, еще и на это удачу потрачу! Тьфу на эту философию!

От двукратного «тьфу» удача сохранилась. Пришел Волынцев и повел нас к другому БОТу, тоже диски заряжать. А после в недавно построенном дзоте делали стол для пулемета и дверь сколачивали да навешивали. Так прошло время до обеда, в трудах да заботах.

На обед дали щей с капустой, только в них еще и гречка была добавлена, чтоб два блюда совместить. А на третье что-то вроде морса. Я так думаю, что на клюкве, но точно б не сказал.

В послеобеденный отдых я все размышлял, как мне быть, коль вскоре немцы заявятся? Оружия как не было, так и нет. И не только у меня. Размышления привели меня к идее превратить малую лопатку в оружие. Это я не сам додумался, а вспомнил Сашку Лысого. Их в десанте много чему учили, чтоб воевать чем угодно. И пользоваться лопаткой как оружием – тоже. Сашка нам даже показывал, что эту лопатку можно метать как топорик, и она глубоко в дерево входит. Мы тоже Сашкину лопатку метать пробовали, но у нас так здорово не выходило. Еще Сашка рассказывал, что это немцы придумали – использовать лопатки как оружие в Первую мировую [12]. Все ими пользовались по делу, а они – еще и так. Сашкина лопатка несколько отличалась от моей, она была пятиугольной, а у меня четырехугольная. Потому Сашкина и была больше похожа на оружие, а моя – на инструмент. Ну ладно, сойдет и эта. Попросил Пашу Черного покрутить ручное точило, и заточил ее. Паша удивился, что я совсем не тупую лопату так точу, но покрутил. А я ему объяснил, что он не зря мучился, вертя точило, а оружие делал. Пашка удивился снова, но, когда я ему предложил его лопатку заточить, отказался. Может, он и прав: ведь если даже тупой лопаткой по руке сильно приложишь, то будет «ой-ой-ой». Но прав и я, потому что если острой лопаткой рубанешь, не обязательно будет бить со всей дури. Можно будет и вполсилы. Так что вскрытие покажет, как ответили мужику врачи, когда он спросил, от чего он умрет, если сегодня напился паленой водки и закусил гнилой колбасой.

Сегодняшний обед стал необычен не только этим. Прилетел немецкий самолет. Я-то его не разглядел, но Коля – тот, который рассказывал про это чертово озеро, по которому острова плавают, – разглядел кресты на крыльях и фюзеляже. Глаза у него острые, он ими видит, как будто в бинокль глядит. Спустя часок пожаловали еще три самолета и пошли на Кингисепп. А вскоре откуда-то с той стороны донеслись разрывы бомб. Я посчитал взрывы, и у меня получилось сорок восемь. Считали и другие, вышло у всех разное число – от сорока двух до шестидесяти. Кто знает, бомбили ли они город или где-то рядом себе цель нашли, но я подумал, что они могли разбомбить уходящих на восток беженцев. Представил себе это, и мне стало нехорошо. Вспомнил и виденные мною на дороге тела убитых, и рассказы двоюродного брата Миши, который добровольцем в Югославию уехал, а остальное фантазия дорисовала. Получилось что-то кровавое и страшное.

Поэтому я подумал еще немного и сказал себе, что те, кто сюда пришли и здесь людей убивать начали, жить не должны. И место им – в здешней земле, в качестве удобрения. А тех местных, кто им захочет помогать убивать наших (это я вспомнил рассказы Миши о зверствах хорватов), – в самое гнилое болото. На радость кикиморам.