Каюр (СИ)

- В.. времен раннего неолита, - сказал Джякус. - Раньше там добывали камень, а потом - камень о камень - огонь.

В доказательство шлепал ладонью по Горячму Каменю, который действительно уже через пару часов после восхода солнца бывал довольно горяч. Будь я сам времен неолита, я бы посвятил этот камень любимому божеству и назначил его местом для жертвоприношений. Джякус любил возлежать на нем.

Что представляло собой Заовражье, я так и не узнал.

Поскольку уборной не было, то за малой надобностью приходилось отправляться в бурьян, за большой - в подсолнухи. Подсолнухи уже созрели и почти все оказались выклеваны воробьями.

Стена была тоже в рисунках и надписях. Рожицы - две забавные и одна злобная, геометрические фигуры, следы подошв, два человеческих контура в полный рост - там, где геометры приперли друг друга к стене и обвели мелом, а меж ними сползала в траву со стены моя тень. Я сам, словно тень Аида, стоял перед стеной, глядя на эти субтитры судьбы, сплошь нецензурные, в числе которых - лаконичное соглашение на аренду вагончика: "Договор до 10 (десятого) и жалованье как надлежит".

По стене из недр предприятия спускался электрический кабель, арендованный у электриков тоже ориентировочно до десятого. Заводской бетонный забор сомнений и вопросов не вызывал, в отличие от ближнего Заовражья и дальних стран за полем подсолнухов.

Жить под забором мне не приходилось еще.

- Привыкай, Ходя, - сказал Джякус.

Так к моим многочисленным псевдонимам прибился еще один.

Этот Джякус оказался со странностями. У него, например, бывали вспышки гневливости, и он мог ни с того ни с сего наброситься с руганью. А еще он путал кино и действительность, и однажды сказал:

- Наверно этот Шурик дохлый уже. Интересно, где сейчас эта машина времени?

Я-то знал, что он имеет в виду. Этот фильм, ныне надежно забытый, я в свое время раза четыре смотрел. Помнится, сами авторы сочли свою выдумку столь нереальной, что предпочли объявить сном.

А в тот же день я услышал от него следующее:

- В последнюю ходку я наблюдал казнь короля Англии. Кстати, никаких мушкетёров под эшафотом не было. Надо бы к Иван-Васильичу заглянуть.

От всего этого исходил дешевый душок шарлатанства. Потом-то я понял, что он не просто валял дурака, а следовал своим представлениям, согласно которым особой разницы между вымыслом и реальным событием нет.

Как лазо (то есть лазарь отпетый) он был убежден, что там (он тыкал большим пальцем себе за спину, словно имел там мощный надежный тыл), в мире ином, вымысел и реальность, галлюцинации и иллюзии существуют на равных правах. И более того, могут влиять на происходящее в этом мире и даже являться кое-кому в образах и намеках.

Про намёки я и от Гарина слышал. До меня уже дошли слухи, что его прижало депо.

Говорил он кратко, такими вот сомнительными сентенциями:

- Всё относительно. Надо относительность эту в свою сторону нам обернуть.

Или:

- Человек есть мера всем вещам - существованию существующих и несуществованию несуществующих.

Испустив истину, надолго умолкал. Может это и значит нечто значительное, а может, не значит вообще ни черта. Доискиваться смысла у меня и сейчас желания нет. Да и поди разберись, где кончается Протагор и начинается Джякус.

Этот кладезь премудрости дополняло, например, такое:

- Что ты представляешь собой, Ходя? Индивидуацию. Редукцию вечной и всеобъемлющей сущности Торопецкого к конкретному и конечному Торопецкому-прим. Ты, Ходя, лишь вариант, одна из возможностей твоего бесконечного - в смысле возможностей - я.

Бывая в совсем уж мизантропических настроениях, он полагал, что индивидуальность - это всего лишь убогое месиво из прошлого и настоящего, из надежд, эмоций и переживаний, рваных мыслей, стимулов и забот. И лучшее, что мы можем сделать, отойдя в мир иной - ...

... - уйти в окончательный расколбес, растворившись, как соль в воде или как вонь в воздухе.

На тот момент я с ним был согласен. Человек энергичный устремлён в будущее. Прошлоядный питается воспоминаниями. Я совершенно потерял интерес к себе. Я бы предпочел опочить в нирване.

На более продолжительные речи он раскручивался крайне редко. Но мог подолгу бормотать нечто нечленораздельное, часто запальчиво, не обращая внимания на моё присутствие.

- Этот бормот у него вроде задушевной беседы. Это он с нарушителем разговаривает, - объяснил Джус.

- Что ж это ангел хранитель ли? - спросил я.

- Чтоты-чтоты-чтоты! Ни единой черточки. Скорее черт за левым плечом.