Юрий Корчевский - Язычник

Ему стало страшно – впервые он получил отпор. Обычно перед толпой с дубинами пасовали, городские стражники сбежали сразу. А этот стоит, как скала, и, похоже, чувствует свою силу.

– Смелый? Первым умереть желаешь? – спокойно спросил его Илья. Настоящих противников он перед собой не видел. Только что перед ним была толпа, страждущая избить, порвать любого, кто встанет на ее пути. И она же мгновенно превратилась в стадо трусливых овец.

– Н-е-е-т! – проблеял зачинщик.

– Я сегодня добрый. Вот видишь, в город вернулся, а ты со своими людьми мешаешь мне в дом войти. – Илья не опускал меча.

– Так это же Ратибор, что татя на торгу поймал, – послышалось из задних рядов ремесленников. По толпе пронесся шепот.

Илья опустил меч, почувствовав, что накал страстей улегся и общее настроение изменилось.

– Значит, так: я вас не трогал, вы первые напали. Могу всех порубить, но жизнь каждому дарю. Пошли прочь отсюда, и Гришку своего из оврага заберите, он уже очухаться должен. Смердит, однако, потому как обделался. Но если я вас на своей улице впредь увижу, смертным боем бить буду. Тьфу на вас, гопота!

Илья вложил меч в ножны, а толпа повернулась и направилась к оврагу. Зрелище они представляли жалкое, шли, как побитые.

Илья только сейчас понял, что слово «гопота» они не поймут, оно значительно позже появилось. Он их унизить хотел – оскорбить даже, а на деле вышло, что непонятное слово сказал.

Илья постучал в калитку и крикнул:

– Марья, открывай, хозяин вернулся!

Скрипнула дверь, и из избы стремглав выбежала простоволосая и босая девушка.

– Сейчас-сейчас, я мигом!

Она отодвинула крепкий дубовый запор, распахнула калитку и бросилась Илье на шею.

– Наконец-то вернулся! Так страшно без тебя было! Народ второй день бесчинствует, дома жгут. Как к нам ломиться стали, я испугалась сильно. А потом услышала твой голос, в окно выглянула – на самом деле ты.

Марья постеснялась целовать Илью на виду у всей улицы, да и кто она ему? Названая сестра, не жена.

Увидев, что бунтовщики ушли, из домов стали выходить люди. До этого они сидели, запершись, но поглядывали в окна да из-за углов, гадая, чем закончится противостояние. А сейчас осмелели, со дворов на улицу вышли, раскланиваться с Ильей стали. Как же! Отважного соседа поприветствовать, почтение выразить.

Илья же Марью крепко правой рукой обнял и к себе прижал. Марья зарделась. Так они и вошли вдвоем через калитку, потом и в избу.

Марья в поварню кинулась, захлопотала.

– Каша пшенная есть, без мяса. Кусок пирога остался, остыл уже.

– Есть охота. Все, что в печи, на стол мечи, – ответил присказкой Илья.

Есть действительно хотелось. Утром два ржаных сухаря сгрыз да водой запил, а сейчас солнце уже к закату движется.

Пока Марья подогревала кашу, Илья воды из колодца в баню наносил, дровишек, печь-каменку затопил. Пока он есть будет, вода согреется. За девять дней он не мылся ни разу – условий не было. Одежда пропылилась, пропотела, волосы колтуном сбились.

Илья провел рукой по голове. «Надо к цирюльнику сходить, голову наголо обрить. И потеть не будет, и врагу не ухватить, и живность не заведется», – решил он.

Марья выложила в миску все, что было в котелке. Каша настоялась, да с маслицем. А вот хлеба не оказалось, и Марья извиняться стала:

– Мне много не надо, хлебушек раз в три дня выпекаю понемногу. Знала бы, что вернешься сегодня, испекла бы.

– С голоду не помру, кашей наелся.

Илья разделся до исподнего и бросил одежду на лавку.

– И я с тобой в баню, Ратибор.

Марья без него баню не топила, обмывалась из кувшина – все равно печь на поварне топила для приготовления пищи.

– А банника не боишься?

В темное время суток, по поверьям, в бане правил бал дух бани, банник. Он мог обжечь горячим паром или даже запарить насмерть.

– С тобой, Ратибор, я ничего не боюсь.

Марья взяла полотенца и чистое белье себе и Ратибору.

С Ильи текли потоки грязной воды, голову щелоком два раза мыл. Потом Марья его мочалкой терла – до красноты, до скрипа кожи.

Илья размяк и почувствовал – кожа дышит, легко ему стало, на душе спокойно. Дома он, ждали его. Надеются на него, нужен он.

Одевшись в чистое исподнее, он прошлепал в избу и упал на пуховую перину. Красота!

Марья захлопотала в сенях, потом вошла в комнату.

– Ратибор, узелок у тебя с монетами.

– Положи на стол.

Потом подскочил:

– Ты в вещах моих рылась?

– Так стирать собралась. Все пыльное, пропотевшее. А узелок-то и выпал. Прости, коли что не так.