Анатолий Дроздов - Непрощенные

Мы, не сговариваясь, посмотрели на лейтенанта. Тот замялся.

– Младший лейтенант Паляница, – пришел на помощь боец. – Вы у нас развод принимали!

– В кармашке посмотрите! – посоветовал я, указывая пальцем. – Я тоже не сразу вспомнил.

Лейтенант торопливо расстегнул пуговицу, достал удостоверение, вперился в него глазами. Как-то весь посерел и осунулся.

– Ефим Трофимович…

– Хорошее имя! – одобрил я. – Душевное.

Лейтенант покосился, но промолчал.

– По местам! – рявкнул я. Это было не по рангу, но канитель мне надоела. Воевать так воевать! Лейтенант послушно запрыгнул на танк, не выказав и тени недовольства. На его месте я бы не спустил. Странно…

Не успел я додумать эту мысль, как рядом с танком грохнуло. Взрывной волной снесло на землю лейтенанта, подбросило в воздух Ясюченю. Меня швырнуло на броню. На миг потемнело в глазах, во рту стало солоно от крови – губу прикусил. Я отдышался и пополз искать товарищей. Первым нашел Леху. Его затолкало под самые катки. Лицо курсанта было серым, глаза закрыты. На стриженом затылке подтекала красной струйкой свежая рана. Осколок… Или шальной снаряд, или мы долго стояли у развилки…

Я вытянул тело наружу. Послышался кашель и стон. Ко мне подполз лейтенант. Он не пострадал – только раскровянил раненную прежде руку. Вдвоем оттащили тело в сторону.

– В танк!

– А этот? – посеревший «летеха» не мог отвести взгляд от убитого.

– В танк, младший лейтенант Паляница!

Он дернулся, но полез. Я завел танк и забрался следом. Взялся за рычаги. Леша действовал так… Фрикцион отжался, передача со скрежетом, но включилась. Танк дернулся и пополз вперед. Я добавил газу: клепаная колесница побежала по грунтовке, попадая в след шедших ранее машин. Мысли о том, что вторым шансом «пожить» надо распорядиться с умом, исчезли. В груди медленно разгорался огонь, застилавший глаза лихим безумием. Слюна с кровью заполняла рот. Быстрее! Давить их, гадов, давить! В фарш, в костяную муку! Втоптать, чтоб мама родная не нашла! Здесь вам не тут, суки, здесь вам не Европа, и мужики тут злые…

Ильяс болтался в тесной башне танка и скрипел зубами от злости. За что?! Почему не нормальная смерть? Чем он провинился? Он пал, исполняя долг крови. Почему не райские кущи с гуриями? Зачем его отправили на войну, где стреляют, гибнут люди? Страна, бывшая чужой Ильясу, воюет с другой, еще более чужой, и от него требуют умирать! Еще раз! Аллах, за что?! Да, он не был ревностным правоверным, в мечеть ходил… не всегда, да и намаз творил от случая к случаю, случалось, что и выпивал… И вот… «Ефим»! Как будто издеваются… Ильяс с ненавистью посмотрел на свои руки. Грубые пальцы-обрубки, белесые волосы на тыльной стороне ладони. В той жизни у него были длинные, тонкие пальцы. За что?! Может, это испытание, ниспосланное Аллахом, дабы проверить его мужество и веру? Или бред умирающего ума, и все, что он видит, ему только кажется?

Он провел ладонью по лицу, вытирая пот. Надо что-то сделать. Ущипнул себя. Больно! Попробовал спеть песенку. Колыбельную песенку про козлика и волков. Одними губами, чтобы не выдать себя попутчику. Слова родного языка выходили коряво, он не мог их правильно выговаривать. Тело будто сопротивлялось желаниям нового обладателя.

«Кисмет!» – как сказал бы отец, судьба. Старик в нее верил. Однако за свою короткую жизнь Ильяс усвоил точно: человек сам выбирает свои пути. Есть законы, есть понятия, есть привычки, но судьбу, ее повороты, мы избираем сами. Ты, если захочешь, можешь идти туда, куда нужно тебе и только тебе, наплевав на то, что требуют окружающие. Он не сумел отказаться от навязанной мести кровнику (а следовало!), и вот он – результат! Может, это кара за то, что слаб духом оказался?

Танк мотнуло на повороте, Ильяс приложился локтем о какую-то выступавшую внутрь железяку – руку словно из пистолета прострелило, и сердито зашипел. В следующий миг танк ухнул в яму, Ильяса подбросило, и он стукнулся макушкой о верх башни. Из глаз брызнули искры. Аллах милостивый, за что?

– Ты там не заснул, лейтенант? Немцев не видно?

Ильяс с ненавистью глянул на затылок рыжего. Сержант, а ведет себя, как генерал какой-то. Ильяс, пусть не в своем теле, но все-таки офицер. Хотелось осадить, но… Он вспомнил трупы у ног, смерть паренька-курсанта. Одному здесь не выжить. Все чужое, все!

Он посмотрел в щель.

– Нет! Никого нет!

Сержант что-то буркнул, Ильяс продолжил наблюдать. Впереди, утопая в садах, зеленел хутор. Дом, пара сараев, сеновал тянулись вдоль проселочной дороги. Справа на небольшом холме расположился двор фермы, высилось длинное здание коровника или конюшни. Слева и далее простиралось поле. За ним, примерно в километре, виднелись заросли кустарника. Ильяс всмотрелся в дорогу, уходящую вдаль. Она ныряла вниз и терялась в густых зарослях. Наверняка водоем… Точно, вот и блики от воды. Длинный болотистый пруд упирался в песчаную насыпь, разбитую техникой. Дорожка перебегала насыпь и уходила в лес, поворачивая в обход холма. За холмом, судя по канонаде, шел бой.