Александр Абердин - Герой по принуждению. Трилогия (СИ)

Поднявшись в Хрустальную башню, я повел всю кампанию не в обеденный зал, а сразу в свой парадный спальный стадион, уже на самых ближних подступах к которому я решительно привлек к себе Лютецию и поднял её на руки. Видя то, что два ангела, сопровождающих меня, также подняли её подруг на руки и сразу же принялись покрывать их поцелуями, а также видя еще и то, что мои подруги взяли приступом барабанщиков, требуя, чтобы те вели себя по‑мужски, Лютеция с тихим стоном обмякла на моих руках и я внес в девушку в свою спальную комнату размером с баскетбольную площадку, всю заставленную цветами.

Антоний и Кассий кочевряжились не долго и вошли вслед за Ури и Мишелем, которые уже принялись сводить их подруг с ума своими страстными поцелуями. Таким образом, все наши намерения с самого начала были заявлены самым серьезным и недвусмысленным образом. Продолжая держать Лютецию на руках, я присел на низкий диванчик, стоящий перед большим, низким овальным столом, заставленным всяческими закусками и напитками. Мои друзья, Ури и Мишель, также заняли свои места, в то время, как моим подругам, явно не терпелось оккупировать, нашу огромную кровать, но у меня были иные планы на то, как нам начать эту волшебную ночь.

Нефертити, которая уже сбросила с себя свой белоснежный пеплас и избавила от излишков одежды Антония, принялась бурно и энергично тискать и тормошить этого рослого парня, который все никак не мог преодолеть дурацкое табу, наложенное Люцифером на секс с ангелами, а заодно и со всеми прочими существами, с которыми они даже не могли встретиться. Еще сильнее были испуганы нахальством ангелов Цицилия и Октавия, которые уже чуть не плакали, видимо, считая, что те просто насмехаются над ними, да, и Лютеция, которую я бережно держал у себя на руках, тихонько дрожала всем телом. Первой не выдержала Неффи, которой уже стала надоедать такая гнетущая обстановка. Пристально посмотрев на Лютецию, она ласково спросила её:

‑ Лютеция, девочка моя, разве мы такие уж и разные с тобой? Взгляни на меня, дорогая, у меня такая же грудь, как и у тебя, и лоно мое, ничем не отличается от твоего. Ну, и что с того, что у нас растут волосы, а у вас на голове эти мягкие, замшевые ленточки? Милая, посмотри на Ольгерда, на чьих руках ты дрожишь, словно осиновый листок на ветру, на его друзей‑ангелов и на своих друзей‑друинов, ведь все они мужчины, прежде всего. Так чего же нам еще требовать от них, дорогая моя, кроме любви?

Лютеция, чуть помедлив, ответила ей, испуганным, почти плачущим голосом:

‑ Но повелительница, ведь мы же совсем другие. Мы не такие, как ангелы и люди, и нам запрещено, даже думать об этом, а не то чтобы прикасаться к вашим нежным телам.

Моя божественная царица громко рассмеялась и сказала:

‑ Вот, даже как! Ах, ты моя маленькая плутовка, так ты все‑таки мечтала когда‑нибудь прильнуть к волосатой груди моего повелителя Ольгерда или гладкой груди его друга Уриэля или какого‑нибудь другого ангела? Ну, что же моя девочка, признаюсь тебе, что и я, как только увидела друинов впервые, не раз мечтала оказаться в объятьях такого очаровательного парня, как Антоний и даже сейчас, когда этот обалдуй держит меня в своих сильных руках, словно этот свой противный барабан, я чувствую в своем теле, какое‑то совершенно невероятное томление и все жду того момента, когда же его руки станут смелыми и решительными и примутся ласкать мое тело, а его губы, начнут целовать мои и когда Антоний, наконец, вспомнит, что он все‑таки мужчина, а не бревно с глазами.

Эти слова, возымели свое действие и Антоний, действительно склонился к Неффи и робко поцеловал её прекрасную, полную грудь. Лютеция смотрела на него зачарованным взглядом, из которого ясно следовало только одно, ‑ моя божественная Неффи проникла в самые тайные её мечтания. Осторожно, чтобы не испугать девушку резким движением, я расстегнул костяные пуговицы расшитого бисером, алого, атласного лифа Лютеции. Девичья грудь, до этого туго стянутая плотной тканью, выплеснулась навстречу моим губам, двумя нежными, очаровательными, абрикосово‑желтыми полушариями, увенчанными сиреневыми конусам сосков. Замирая от восторга, я, трепетно прикоснулся к ним губами.

Кожа молодой друинны, не смотря на то, что блестела полированным металлом, была очень нежной и чувствительной, особенно в тех местах, где сходились, даже не чешуйки, а скорее мягкие, эластичные и упругие щитки, которые делали тело Лютеции, необычайно привлекательным и очень сексапильным. Кожа Лютеции, приятно пахла лавандой и немного мускусом, и имела чуть сладковатый вкус. Это же качество заметила и тут же подчеркнула Нефертити, которая восторженно воскликнула: