Дмитрий Полковников - Герой не нашего времени. Эпизод II

Сосредоточенный огневой налёт по конкретной цели – основной способ ведения огня вермахта. В боевых задачах немецкой артиллерии общие формулировки неприемлемы. Должны обязательно сказать: конкретно в кого или куда. Но вёлся и отсечный огонь: чтобы не допустить внутрь дотов гарнизоны. Окончательно покончат с бункерами штурмовые группы с приданными орудиями прямой наводки.

– Я ещё такого не видел! Там камня на камне не останется! – восхищённо воскликнул начальник штаба батальона.

– Останется, но будем надеяться, что парни не промахнулись, – улыбнулся Кон.

По целям на его участке работали четыре батареи 10,5 см пушек. Более крупный калибр громил старую крепость. Там главные силы русских! Но и так большая часть полевых укреплений большевиков срыто полностью, перемешано с землёй.

Он не знал, что бойцы Ненашева чуть ли не вповалку лежали в старом форту и дотах, пусть где-то и недостроенных, но надёжно защищавших от артиллерийского огня.

Становилось всё светлее, и туман постепенно редел над рекой.

Майор машинально расправил складки на гимнастёрке, проверил «разгрузку». Проделывал он это уже раз двадцатый. Глаза вновь впились в циферблат, где, казалось, застыла вечность. Его люди тоже застыли рядом, пристально вглядываясь в западный берег. Начнёт фашист или не начнёт?

Секундная стрелка преодолела половину последнего круга, потом ещё четверть, и западный берег полыхнул багровой зарницей, свет которой несколько мгновений спустя догнал грохот множества пушек.

Вот и настал тот самый длинный день.

Любая война – внезапность. К ней готовятся, ждут, твердят о её неизбежности, но звук первого выстрела всегда неожиданный.

Ненашева пробил озноб, как-то мерзко задёргалась нога, и под ложечкой засосало так, словно воевать он начал на пустой желудок.

Что происходит, Панов в теории знал: организм получил лошадиную дозу адреналина и пытается её переварить. Хронический военный невроз, когда помереть страшно, несмотря на постоянно внушаемую себе мысль: он обязательно родится вновь и неизбежна наша полная победа.

Лейтенант с тревогой смотрел на командира. От комбата всё время исходила заражающая всех уверенность, а начали стрелять – дрожит нервным тиком и расплылись тёмные пятна от пота на спине и под мышками. Что, трусит командир?

Максим зло посмотрел в ответ, демонстративно достал платок, вытер лоб и липкие от пота ладони.

– Можно и мне поволноваться?

Сработало.

«Но конечно, я трушу! Просто дрожу осиновым листком. Ещё как! Убьют тебя, Панов, на хрен, что тогда делать-то ребятам? Знамя кто, кроме тебя, к рейхстагу понесёт? Кто надо, тот и понесёт! Обязательно, вне зависимости от участия!»

«Не рано ли надумал бронзоветь?» Панов зло усмехнулся, радуясь ехидности, живущей в душе, только что иронично напомнившей о «чувстве собственного величия». И страх исчез окончательно: чему быть, того не миновать!

– Почему по нас не стреляют?

– Не принимают всерьёз, – натянуто улыбнулся Ненашев.

Да, их игнорировали, отчётливо слыша, как снялся отсюда стрелковый батальон, – так чего тратить снаряды на цель, стены которой не всякий снаряд пробьёт. Форты второго кольца крепости были и на немецкой стороне, где бетон старых укреплений измерили и осмотрели.

– Товарищ майор, а как же наши? Всё готово к стрельбе.

– Выжидают, – соврал Максим.

Как раз он выжидает, когда пройдёт первый шок. Пусть подняты части по тревоге, но нужна команда встретить врага огнём.

Хорошо, начнет он стрелять из своих пушек. А дальше?

Немцы не зря немедленно разнесли ложные позиции, чуя в них главную угрозу переправляющейся пехоте. Подавят разу. Эх, было бы всё установлено внутри! Дот на то и дот, чтобы торчать наружу искорёженной арматурой, но сберечь людей внутри, ведущих по врагу огонь.

Вот и жди, когда начнётся контрбатарейная борьба, чтобы работать под шумок, или бей в упор, наверняка.

– Эй, боец! Передай от меня начштабу, что завтрак на час раньше. Опоздает, всей команде уши надеру! – произнёс майор нарочито будничным тоном. Как будто и не на войне.

Связист ошарашенно посмотрел на комбата.

В ответ Ненашев сложил губы трубочкой и невозмутимо пожал плечами. Может, и рушится мир, но пусть всё идёт по расписанию. Ничего-ничего, мы и бордюры привычно покрасим мелом перед самым Армагеддоном. Всё будет в порядке даже при конце света, или не надевайте на нас никогда форму.