Дмитрий Полковников - Герой не нашего времени. Эпизод II

Настоящим шоком для граждан, прибывших с востока помогать строить новую жизнь, стало избрание в крестьянские комитеты попов и дьяконов. А ещё молитвы за здоровье товарища Сталина, как избавителя православной церкви от гонений. Потом новая жизнь взяла своё, но религию особо не гоняли, а подошли чисто по науке [46].

Фининспектор, сверившись с планом, исчислял подоходный налог и культсбор, пожарный инспектор штрафовал за ветхое состояние храма, милиция – за посиделки рядом. Миф о небесах убедительно разоблачал присланный из центра человек. На лекцию «Нравственность и религия» в избе-читальне собралось сто пятьдесят человек. Так посчитано по отчётам. «Религия есть злейший враг советского патриотизма» [47].

Но пришёл сюда Саша не за отцом настоятелем, чтобы непременно нацепить на «ценный кадр» каску и забрать к себе в батальон. Мол, пусть, как в фильме о штрафниках, батюшка строчит из пулемёта и учит бойцов духовности.

Бормотать молитвы, знакомые с детства, говоренные мамой, бабушкой или придуманные самими, начнут в июне 1941-го. Даже ярые атеисты станут просить какую-то высшую силу оберечь и отвести от себя случай-смерть. Полчаса под миномётным обстрелом – и вспомните не только Бога, но и чёрта, с буддийским спокойствием гадая, куда этот зараза-шайтан положит следующую мину. Сам Панов такой. Носил на груди крестик-талисман, а в нагрудном кармане молитву-записку. Иногда что-то шептал невнятно. Как-то успокаивало и, самое главное, помогало задавить в себе страх. Но ходить в храм молиться он после не стал.

Здесь церковь хранила привычный образ жизни и не была модным атрибутом. Тот, кто покушался на неё, сразу лишался поддержки населения. Это поймут, и в июле номера «Безбожника» уже не будет. Не будет и в августе, не будет до самого конца войны. Но время упущено.

Большинство первых советских партизан в конце 1941-го разошлось по домам. В лесах остались голодать единицы. Идти некуда, а выйдешь, так те, кто стал новой властью и ходит с белыми повязками полицаев на рукаве, в деревнях прибьют точно. И первые спецгруппы НКВД чувствовали себя здесь, как в пустыне. Только чудо или невероятное везение способно помочь выжить в тылу врага, если не помогает тебе народ [48].

Ненашев поморщился, он каждой дырке не затычка, но о том, что произойдёт, предупредить должен. Не хватало ему ещё в панике разбегающихся местных с жёнами и детьми. Не до войны тогда будет, вот и пусть по сигналу граждане попрячутся по погребам. Он сердито что-то буркнул себе под нос и медленно, вспоминая недавно выученные слова, старательно произнёс:

– Блажен человек, который знает, в какую пору приходят разбойники, так что он препояшет свои чресла, прежде чем они придут [49].

Елизаров до девяти вечера сверял информацию от Ненашева с полученными донесениями. Картина неприглядная и очень мерзкая. Немцы с той стороны постепенно перекрывали все пути для его агентов. На железной дороге – сменён персонал. Вместо пограничной стражи – многочисленные патрули вермахта. Запретные зоны, охраняемые с чисто немецкой пунктуальностью, – не пройти.

В довесок – показания и вещи семерых очень обиженных парней, помятых бойцами. А вот не надо было стрелять на окрик. Кроме водки и сала в вещмешках задержанные несли советскую форму, пуд взрывчатки, набор топографических карт и разобранный пистолет-пулемёт. Рации у них не нашли. Ненашев прав: группу забросили на короткий срок.

Но как объяснить это своему руководству?

Михаил решился. Деликатно, с характерными только ему паузами, Елизаров побарабанил пальцами по двери и прислушался. Ответа не было.

Да! Сегодня у Ковалёва плохой день. Разведчику доложили: он пришёл час назад злой, красный, готовый взорваться, дай только повод. Ох, придётся вновь лечить депрессию у руководства!

Михаил вернулся в свой кабинет, быстро настрогал полный поднос закуски, достал бутылку белой безымянной из сейфа и два стакана. Но, не к добру помянув капитана, заменил водку коньяком. Барские замашки! Максим прав, начальников надо беречь. Они люди хрупкие, ранимые, обидчивые до конца службы.

– Александр Петрович, у меня свежая информация, не зайдёте? – проворковал он в телефон.

В душе скривился от собственного лицемерия. Нет, он умел и так притворяться. Пришла пора покинуть старую «команду», и сразу вспомнилось всё хорошее, вызывая грусть.

Ковалёв обрадовался: не придётся пить в одиночку. Его жена сейчас гостила в Москве. Старшая дочь отдыхала в Крыму, а младшая, одиннадцати месяцев от роду, осталась здесь. Всё бы хорошо, но нанятая кормилица теперь наотрез отказывалась брать советские рубли. Нужны или продукты, или… Да это чёрт знает что! Давно отменённые на советском берегу злотые!