Михаил Ремер - Тайны митрополита

– Может, другой знак, – задумчиво почесал бороду подоспевший Булыцкий. Весть о знамении живо по Москве разлетелась, да так, что и князья уже подошли и воеводы. – Может, добрый? – как бы невзначай сделав шаг, перекрывая дорогу не отошедшему еще с хмеля Дмитрию Ивановичу.

– Поди, Никола, от греха! – окликнул его сзади князь.

– А? – изобразив на лице удивление, развернулся Булыцкий, но так, чтобы не дать митрополиту и князю увидеть друг друга.

– Ты чего вздумал о себе?! – затрясся в гневе Донской, да так, что преподавателю аж не по себе стало, да, честно сказать, желание появилось в сторону отойти; разбирайтесь, мол, меж собой сами, а меня не замайте.

– Вот тебе, князь, бронза да мое толкование, – пересилив себя, да стараясь говорить так, чтобы оба услыхали его. – Калита колокол тот забрал в знак того, что признает Тверь власть Москвы.

– Ну. – Обалдев от такого поворота, князь немного успокоился.

– Признать да смириться – дела разные. Вон князь-то Тверской, Мишка, сколько раз мечи против тебя поднимал, а? До тех пор колокол и висел. А как крест поцеловал тебе Михаил Иванович на верность, да княжича отдал на обучение, так и оборвался он. Так, видать, на то и знамение, что защита тебе да помощь в начинаниях твоих, – склонившись в поклоне, закончил пожилой человек.

– Поясни-ка, – прищурившись, потребовал Дмитрий Иванович.

– Чего несешь, чужеродец? – насупившись, прошипел владыка.

– Вот тебе, князь, бронза для пушек! Вот! Раньше о бедах да о радостях лишь упреждал он, а теперь ворогам смерть слать будет! Против ордынцев гнев свой обратит праведный!

– Не бывать такому, – взвился Киприан, – колокола чтобы освященные на дела мирские, а паче военные, переплавлять! Грех!

– Дай мне, Никола, пушек. По весне ох как пригодятся, – глядя в упор на собеседника, негромко, но твердо распорядился князь.

– Будь по-твоему, – склонился в знак согласия преподаватель.

– Куски собрать да Николе отдать! – резко разворачиваясь, отчеканил грозный муж. – Сроку тебе, – бросил через плечо князь, впрочем, тут же осекшись, через секунду продолжил. – Не загуляй гляди! Много времени не дам! Но и от тебя орудий жду ладных!

– Анафема! – взвыл Киприан, бросаясь на обломки колокола так, словно бы телом своим собрался укрыть его.

– Оставьте нас, – сурово бросил князь столпившимся за спиной. Те, сдержанно о чем-то перешептываясь, покинули храм.

– Анафема! Анафема, анафема, – словно заклинание повторял Киприан, с ненавистью глядя то на князя, то на пожилого человека.

– Место свое, владыка, знай, – глядя сверху вниз на распластавшегося старика, бросил князь. – А паче у Патриарха Вселенского поспрошай, а ту ли паству за собой ведешь? [109] Официально Киприан был рукоположен митрополитом Киевским. Из-за целой сети интриг (в том числе и великого князя Московского) в действительности он не получил сан митрополита Московского. День на раздумья тебе. – Резко развернувшись, Донской покинул храм.

– Хочешь пророчество от чужеродца? – оставшись наедине с Киприаном, пенсионер двинулся прямо на распластанного оппонента.

– Изыди! – поспешил откреститься от Николы тот.

– А ты слушай! – не обращая ни малейшего внимания на протесты, продолжал пенсионер. – Труды твои канут в Лету, и имя твое забудут. Все, делал что ты – временем сотрется, да Пимен в Москву Владыкою вернется! [110] На самом деле митрополит Киприан вошел в историю как деятель, сделавший очень многое для приведения к единому чину многих таинств. Изгнанный из Москвы великим князем Московским, тот продолжил работы.

– Типун тебе на язык! – крестясь дрожащими руками, прохрипел служитель.

– А все потому, что не поладишь с князем великим да в ссору с ним вступишь… как сегодня. Велик митрополит, да князя воля – сильнее, особенно если князь тот – Дмитрий Иванович. Вам бы вместе идти, а вы лаетесь все. – Словно бы вдруг лишившись сил, Булыцкий опустился на колени.

– Пощади, Никола, – жалобно протянул Киприан. В ответ тот лишь плечами пожал: мол, как скажешь. Так и сидели мужчины в полной тишине, слушая, как утихает за окнами пурга. До самого утра сидели. Киприан, истово крестясь и молитвы читая, а Николай Сергеевич, любуясь вдруг ставшими такими родными образами да иконами.

– Грех великий – гордыня, – глухо заговорил Киприан, едва лишь первые солнечные лучи пробились сквозь полумрак храма, – да грех тот – на мне. Замыслил себя выше князя, да с Богом наравне, да не подумал, что людина лишь грешная. Князю перечить – воле Господа противиться да строптивость свою показывать. Не должно быть такому! – поджав колени и раскачиваясь, в такт словам своим, монотонно бубнил митрополит. – Укором своим Небеса прогневал. Укором своим пятно на душу бессмертную поставил.