Дмитрий Кабалевский - В классе А. Б. Гольденвейзера

Должен сказать, что я начал заниматься музыкой в том возрасте, когда вкусы молодого музыканта еще незрелы. И хотя я и тогда любил классику, особенно Моцарта и Бетховена, но то, что Александр Борисович направил меня на детальное изучение творчества Баха, сыграло особенно большую роль в моем формировании как музыканта, — ведь в пятнадцать-шестнадцать лет можно не оценить всех красот, которые мы находим у Баха в более зрелом возрасте.

Александр Борисович был всегда одним из самых передовых музыкантов: все новое и значительное, что появлялось в музыке, он всегда отмечал и умел заразить своим отношением к нему своих учеников. Именно в его классе чаще всего можно было слышать сочинения Рахманинова, Скрябина, Метнера. В частности, я кончал консерваторию Третьим концертом Рахманинова, который до меня, кроме автора, никто не играл. Очень важно, что Александр Борисович умел привить нам настоящее патриотическое чувство в отношении нашей родной русской музыки.

Александр Борисович как-то отметил, что я не отличаюсь особыми ораторскими способностями. Боюсь, что и сейчас я не сумел в кратких словах рассказать даже о том главном, что вынес из уроков Александра Борисовича, о том огромном впечатлении, которое на меня производила его личность и его деятельность.

Мне хочется в заключение горячо поблагодарить Александра Борисовича и попросить у него разрешения — и впредь оставаться его учеником.

Всегда очень трудно говорить, когда перед вами — большая, крупная личность. Поэтому говорить об Александре Борисовиче тоже очень трудно. Волнуешься и потому, что приходится касаться далекого времени, с которым связаны лучшие молодые годы. Я учился у Александра Борисовича почти столько же времени назад, как и Самуил Евгеньевич Фейнберг. Я начал обучаться у него двенадцати лет, до этого же никогда не учился, а играл дома самоучкой только танцы. Даже на вступительном экзамене в Народную консерваторию я играл матчиш, причем меня заставили его сразу транспонировать в другую тональность. После этого меня привели к Александру Борисовичу, где я повторил свой репертуар, и он взял меня в свой класс, что, конечно, было с его стороны большой смелостью.

По существу, Александру Борисовичу я обязан всем своим музыкальным развитием. Когда я впервые оказался в 1907 году в его уютной, ласковой квартире в Афанасьевском переулке, меня там встретили приветливость, но вместе с тем и строгость— строгость в отношении к искусству. Мне кажется, что эта строгость была одной из самых замечательных черт Александра Борисовича и Анны Алексеевны [21] Анна Алексеевна Гольденвейзер — пианистка, педагог, жена А. Б. Гольденвейзера. , и именно она научила меня с уважением относиться к искусству.

Говоря об Александре Борисовиче, трудно выбрать, на чем остановиться: можно говорить о нем как о замечательном пианисте; у меня были моменты большого потрясения в связи с его игрой, например от замечательного исполнения финала b-moll’ной сонаты и мазурок Шопена, Карнавала Шумана.

Говоря об Александре Борисовиче как о педагоге, надо сказать, что краеугольным камнем его преподавания был подход от музыки: на первом месте всегда стояла музыка, с нее он начинал, и ею подсказывались все дальнейшие указания. Но и в области техники у Александра Борисовича были свои интересные приемы, которые имели и для него и для нас огромное значение. Должен сказать, что очень большое внимание он уделял тщательности и отчетливости каждого пальца, и сейчас, в шестьдесят лет, я до сих пор чувствую, как это мне помогает. Теперь на это обращают меньше внимания, а больше занимаются последовательностью движений, и часто видишь, что у учащихся консерватории недостаточно хорошо работают четвертый и пятый пальцы.

Но самое главное в преподавании Александра Борисовича — это то, что он всегда заботился о развитии пианиста-музыканта. Прежде всего Александр Борисович всегда обращал внимание на просодию музыкальной речи, на то, чтобы учащиеся правильно читали все, что написано композитором. Это делалось очень незаметно, но по прошествии нескольких лет оказалось, что я умею «правильно выражаться на музыкальном языке». Отсюда проистекают некоторые замечательные находки Александра Борисовича, например его трактовка группетто как квинтоли со слигованной первой нотой, что позволяет не «садиться» на сильное время; до Александра Борисовича никто группетто так не расшифровывал.