Ирина Котова: Королевская кровь. Книга 4

Демьян дослушал Свенсена — и лицо медвежьего короля постепенно становилось жестоким, звериным, и ладонь, которой он гладил по ввалившемуся боку столько перенесшую из-за него и ради него Полину, периодически сжималась в кулак.

Поля, Полюшка моя, маленькая медвежонка. Из-за меня тебе пришлось созреть за какие-то десять дней, из-за меня и ради меня вынести так много. Проснешься ли ты? А если да — сможешь ли ты верить мне после того, что я сотворил? Я ведь все помню… и безумие, и кровь, и твое тело, и свое наслаждение. Сможешь ли ты после этого снова так же открыто улыбаться мне? Хохотать рядом, как прежде? Любить меня? Даже если нет… только будь живой. Пусть не со мной. Только живи.

Никаких проблесков человеческого сознания он в ней не чувствовал. И опускал глаза, встречаясь взглядом с рыдающей королевой Василиной, с обвиняющим взглядом старшей принцессы.

— Если это возможно, — пообещал он женщинам, — я верну ее в мир. Все сделаю, чтобы вернуть.

Ани тяжело вздохнула.

— Мы чувствуем, когда кто-то из нас умирает, Демьян. Ее больше нет.

Наконец-то принесли мясо — оно еще кровоточило, словно животное забили только что, и он снова, как почти два месяца назад, подсовывал под нос Полине куски — она даже рта не раскрывала. Рвал их сам зубами на мелкие кусочки, запихивал в пасть — они вываливались.

— Воды! — рявкнул он.

Ему тут же передали флягу, и он аккуратно поднес ее к морде, наклонил. Медведица лежала неподвижно, вздыхала со стонами — но Бермонт был настойчив и наконец она шевельнула языком и начала лакать. Долго пила, сотрясалась от спазмов, будто давясь. Тяжело сглотнула первый кусочек мяса, который Демьян, не боясь, что откусят руку, запихал прямо в пасть, на самый корень языка. Второй. Третий. И, не доев, заснула, уронив голову на мат. Бока ее с усилием ходили туда-сюда, веки подергивались.

— Так, — тихо сказал Демьян, поморщился от звука очередного взрыва и повернулся к подданным. — Всем разойтись.

Солдаты и придворные понятливо и быстро исчезли с плаца.

— Коллеги, — вежливо проговорил король Бермонта, вставая, — я прошу прощения, но мне нужно разобраться с текущими проблемами, прежде чем мы сможем пообщаться. Я благодарю вас за помощь и рад познакомиться с новым братом… хоть и не знаю, к добру была эта помощь или нет. Поэтому уходите, прошу. Я решу срочные вопросы и навещу каждого из вас, и простите мне невольную грубость — сами понимаете, нет времени. Свенсен, — полковник как раз передавал ему теплый гьелхт, — выставь вокруг моей жены охрану. Останавливай наступление. Василина, Ангелина… вам тоже лучше уйти в Рудлог. Я буду держать вас в курсе.

Королева Василина кивнула. Осторожно подошла к медведице, погладила ее по боку.

— Что-нибудь чувствуешь? — тихо спросила она у Ани.

— Нет, — зло сказала Ангелина. — Ее здесь нет.

За ее спиной загудели крылья, и в небо поднялся белый дракон. Сделал над плацем круг, заклекотал в ее сторону что-то резкое, жадное. Она отвернулась, и он зарычал зло, царапнул когтями крышу казарм — аж черепица посыпалась — и улетел. Через несколько минут ушли Зеркалами белые короли, и придворный маг Рудлога тоже открыл портал, терпеливо дожидаясь, пока Василина и Ангелина оторвутся от сестры.

— Ты злишься, — тихо сказала Василина, когда они уже шли по коридору Семейного крыла. — Но я бы поступила так же, как Пол. И ты, Ани, ради того, кого любишь. Я знаю. И пока ведь есть еще надежда. Пусть она в медвежьем обличье, пусть мы перестали ее ощущать. Я верю, что Демьян спасет ее.

Ангелина ничего не ответила. Зашла в свои покои и захлопнула дверь. Там, в тишине, можно было поплакать о том, что она сегодня потеряла.

Демьян в сопровождении гвардейцев и старейшин уже спускался вниз, когда прогремел очередной взрыв. Ворота вздулись пузырем внутрь, но еще держались. И открылись для него со скрипом и нутряным стоном, заскрежетав и застыв на середине. Берманы снаружи недоверчиво глядели на распахнувшиеся створки. И замерли, когда из ворот вышел их король — полуобнаженный, в одном гъелхте, босиком, держащий в руке боевую секиру. Обвел присутствующих тяжелым взглядом — под ним склонялись молодые и зрелые, опускали глаза. Он был очень спокоен, только глаза были черные, звериные, и знающие его понимали, что он едва сдерживается от бешенства.

— Так-то, — прорычал он, — вы защищаете мою королеву, когда я не в состоянии это сделать.

Тишина стояла такая, что слышно было, как снег сыпется на площадь.