Артем Луниш - Близнецы

— Ясно, — сказал старший оперативник, — поезжайте-ка, парни, по грунтовке и по шоссе в обе стороны. Опросите народонаселение. Неплохо бы знать хотя бы, в каком направлении он двигался. Все, я в отделение. Дальше пусть вот этот, — он пренебрежительно кивнул на следователя, — работает.

Звучно, солидно хлопнула дверца черного внедорожника, грянули изнутри нервные ноты какой-то протестной, судя по доносившемуся тексту, антиполицейской, песни и старший оперативник отбыл. Оставшиеся поворчали, расселись по тряским служебным уазикам и покатили в разные стороны — кто на грунтовку, кто к Старой Руссе, а кто на запад, к Питеру.

Следователь облегченно вздохнул, пугливо огляделся — не видно ли кровопийц-журналистов — выудил из кармана пиджака фляжку и, усевшись на бампер синей нивы, взялся опохмеляться. Угрюмый эксперт все так же курил в сторонке, с отвращением глядя на гаишников, и к работе не приступал. Он ждал, пока все уедут, чтобы сделать лаконичную запись «следов не обнаружено», а там — кто докажет обратное? Конечно, если бы он сейчас все замерил и сфотографировал, то давно уж поехал бы домой, но работать не хотелось и проще было подождать. Кроме того, он ленился еще и из принципа. Он был противник идеи уголовного преследования как таковой.

Тряский уазик, под хрип и скрежет радиоприемника, промчался, подпрыгивая на ухабах, по лесной дороге, взлетел на пригорок и остановился.

— Ну? — спросил водитель, — хватит?

— В деревне еще посмотрим и все.

— Только пешком. У меня бензин свой залит, между прочим.

Двое оперов, не споря, вылезли из машины и направились вниз, к серым приземистым домам. Из пыльного чердачного окошка глядел на них бывший дворник.

Водитель, оставшись один, выключил радио, откинулся на сиденье и с наслаждением закрыл глаза.

Оперативники, вопреки надеждам дворника, начали методично осматривать деревню. До Артема с детьми им оставалось еще три дома, до дворника — два. Сжимая в кармане электрошок, беглый дворник спустился с чердака на первый этаж, вышел в сени, но передумал — устраивать засаду здесь было опасно: водитель мог что-нибудь заметить, да и до выхода слишком близко. Подумав, он снял вою ярко-оранжевую жилетку и бросил в центр кухни, а сам притаился у дверей, сжав во вспотевшей ладони черный пластик электрошока.

Хлопнула дверь, дунуло свежим воздухом. Не задерживаясь в пустых сенях, оперативники двинулись на кухню. Дворник пропустил обоих — благо, яркая тряпка обращала на себя внимание, не давала глазеть по сторонам — и только потом, скользнув за спину, ткнул сдвоенное металлическое жало в белую беззащитную шею. Раздался скрипучий треск, в воздухе будто пронеслось что-то, и первый повалился к его ногам. Дворник шагнул ко второму, а тот уже оборачивался, уже тянул что-то из внутреннего кармана куртки.

Он успел обернуться; черное жало ткнулось в подбородок, затрещал разряд, и — бьющийся в конвульсиях опер непроизвольно нажал на курок. Грохнул в тишине одинокий выстрел, электрошок выпал из разом ослабевшей руки, дворник, зажимая рану на животе, привалился к стене.

Проснулся в своей машине старый шофер, встрепенулся, поглядел вниз — деревня была все так же пуста и тиха. И оперов видно не было. «Сколько я проспал?» — шорхнула неприятная мысль.

Проснулись и Артем с детьми.

— Что такое? — всполошился Танатос.

— Тихо, — сердито сказал Артем и осторожно выглянул в окно. На пригорке над деревней стоял полицейский уазик.

— Полиция приехала, — сообщил он.

— И что теперь делать?

— Не знаю… Где наш дворник?

Дворник понимал, что скоро опера очнутся. Времени у него оставалось совсем мало. Потемневшим взглядом он обвел пустую просторную комнату и увидел вдруг квадратный люк в подпол. Это было то, что нужно. Кое-как, на полусогнутых ногах, зажимая рану и чувствуя, как льется меж пальцев густая теплая кровь, он преодолел пару метров до люка. Когда он согнулся, чтобы открыть его, внутри у него что-то булькнуло и кровь полилась сильнее.

Дворник распахнул черный глубокий зев, оступившись, сам чуть не свалился внутрь. Подтащил к провалу первого, сбросил вниз. Второй опер уже подергивался, глаза под тонкой кожей век бегали: вверх-вниз, влево-вправо, вверх-вниз, влево-вправо. Дворник сбросил в подпол и его, затем заложил в петли доску покрепче, а сверху улегся сам.

Боль постепенно тихла, кажется, она вытекала из него вместе с кровью; он уж чувствовал, как немеют ноги. Он закрыл глаза — все равно уж почти ничего не видел, уложил руки поверх раны.