Олег Якубов - Михайлов или Михась?

К слову сказать, ограничений по поводу оказания благотворительной помощи столько, что зачастую диву даешься, чьи это изощренные (а может, извращенные) умы напридумывали все эти преграды и ограничения, регламентирующие, кому помощь оказывать можно, а кому — ни-ни.

В связи с этим припомнилась одна история. Как-то перед Новым годом заехали мы с Сергеем в детский дом — шефство над ним все эти годы не прерывается. Идем по коридору, а навстречу, ничего вокруг не видя, пацан с гитарой несется. Да так с разбегу на Сергея и налетел. Михайлов придержал его за плечи.

— Осторожнее, Ванюша, ты меня чуть с ног не сбил. Куда ты так торопишься?

— Ой, дядя Сережа, я, правда, вас не заметил. В зал тороплюсь, я новую песню сочинил, сегодня вам исполню, — и побежал дальше.

Если бы я не знал, что здесь живут дети с ограниченными, как их называют, возможностями, то никогда бы в жизни в это не поверил. Они пели и плясали, исполняли уморительные сценки. Представление, подготовленное ими, было к тому же и костюмированным. Надежда Михайловна с гордостью отметила, что девочки все костюмы пошили сами, целыми вечерами просиживали с иголками и нитками — та единственная допотопная швейная машинка, что была в детском доме, как назло, перед Новым годом окончательно сломалась, и чинить ее уже не брался никто. После представления Сергей снова Ваню к себе подозвал, похвалил его за песню. Мальчик аж расцвел от удовольствия. А потом все уселись за празднично накрытый стол — разумеется, и это был подарок от шефов. Ребята шутили, вспоминали всякие смешные истории из своего быта, Ваня за столом исполнил еще несколько песен, всякий раз подтягивая струны совсем уже ветхой гитары. А под конец этого застолья в зал вошел водитель Сергея Анатольевича и принес две коробки. В одной из них была современная, оборудованная всевозможными программами швейная машинка, а в другой — прекрасная гитара для юного автора песен Вани. Один из сотрудников фонда «Участие», здесь же присутствующий, склонился к Михайлову, произнес так, чтобы другим слышно не было:

— Надо будет чеки у водителя забрать, Сергей Анатольевич, и оформить все надлежащим образом.

— Не нужно, — отмахнулся Михайлов. — Откуда я знаю, можно ли эти покупки по линии фонда провести или нет. Так что я личные деньги отдал.

Надо сказать, общество вообще по-разному относится к благотворительности. Отдельные члены общества, понятно, те, кому помогают, считают благотворительность чуть ли не панацеей от всех бед, иные стараются найти в деятельности меценатов какой-нибудь подвох. Чему в немалой степени способствует постоянно создаваемое общественное мнение.

Как-то раз в благотворительный фонд «Участие» обратилась администрация следственного изолятора № 1, больше известного в народе, как Матросская Тишина, и попросила помочь… с солью. Именно так. На кухне СИЗО закончилась соль, а по выделяемым фондам следующая поставка соли полагалась не раньше, чем через несколько месяцев. Сотрудники фонда привезли в изолятор соль. Ох, что тут началось. Газеты так и пестрели громкими заголовками типа «Солнцевские братки помогают своим». Помнится, появился даже глубокомысленный комментарий, в котором автор делился выводами: вот если бы помощь, к примеру, понадобилась больным, то фонд «Участие» не знамо как долго изыскивал средства, а на просьбу-де зэков отреагировали мгновенно. Автору бы следовало если и не побывать у распорядителей фонда, то хотя бы по телефону поинтересоваться, каким именно организациям помогает фонд, и тогда бы он, несомненно, в этом перечне услышал не менее десятка самых различных больниц России. Но даже не в этом дело. Напомню уставную истину: благотворительный фонд «Участие» создан с целью оказания помощи социально ослабленным слоям населения, к коим, безусловно, на соответствующий период времени относятся и лица, содержащиеся в следственных изоляторах. Кстати, вина их до суда доказанной не считается. Я уж не говорю о таком «пустяке», что приготовленная без соли еда — не что иное, как издевательство над человеком, серьезно угрожающее его здоровью.

…Сергей Бурлаков приехал в Москву из Таганрога. Его история трагична своей простотой и мелодраматична ходом развития последующих событий. Из мягкого ростовского климата попал Бурлаков во время службы в армии в суровую Читу. Вернее сказать, воинская часть, где он служил, от Читы находилась в двадцати восьми километрах. Рядовой Бурлаков вместе с водителем отправлен был в Читу за какой-то запчастью. Ревела февральская пурга, не видно было ни зги. На каком-то крутом повороте водитель не справился с управлением, и военный газик с крутого обрыва, кувыркаясь, полетел вниз. Придя в себя, водитель через разбитое переднее окно выбрался из машины. Бурлаков признаков жизни не подавал, и водитель, решив, что товарищ погиб (так, во всяком случае, он потом в части объяснил свой поступок), побрел восвояси. Когда он наконец добрался и сбивчиво объяснил, что с ними произошло, к месту происшествия была отправлена группа офицеров и солдат. Бурлакова нашли через срок восемь часов после аварии. Он был жив, но руки и ноги обморожены до такой степени, что их спешным порядком — речь шла о спасении жизни — пришлось ампутировать: у солдата уже началась гангрена всех четырех конечностей.