Олег Якубов - Михайлов или Михась?

Конечно, от того, что клетка золотая, она не перестает быть клеткой, но, как говорится, если из двух зол выпадает меньшее, то оно и благо.

Сергей свой тюремный быт наладил довольно быстро. Все гардианы признавали, что камера русского отличается особой чистотой. Не терпящий беспорядка, он и в камере не позволял себе расслабляться. Сергей не курит. Но в камере у него всегда было несколько пачек сигарет. За столь скромные подарки он получил дополнительное ведро и оборудовал себе в туалете некое подобие душа, который в жару просто спасал его. У него появились тряпки и швабры, он надраивал линолеум на полу своей камеры до зеркального блеска, по нескольку раз в день вытирал пыль, не ленился дважды, а то и трижды за день выносить пластиковый пакет с мусором.

Когда Сергей впервые получил список продуктов из тюремного магазина, то был поражен ассортиментом продуктов — несколько сортов колбасы, разнообразные консервы, многое другое. В графе «фрукты» значилось — любые. Стояла глубокая осень, он засомневался, что написанное соответствует действительности, и стал вносить в заказ все, что приходило в голову: арбуз, ананасы, виноград, абрикосы и многое другое, что только мог вспомнить. Каково же было его удивление, когда на следующий день гардиан подкатил к его камере сразу несколько тележек и, пыхтя от натуги, стал разгружать ящики. Когда он закончил, в камере негде было повернуться. Сергей попросил служителя оставить до вечера тележки в коридоре и перед ужином сгрузил все фрукты и поставил их на общий стол.

Белье и одежду стирал он себе сам, много читал. Не меньше часа занимался в камере гимнастикой. Не упускал возможности поиграть в пинг-понг, пойти в спортзал. Собственно, обедами, ужинами и раз в неделю посещениями спортзала и ограничивалось все его общение с заключенными. Даже общих прогулок и игр в футбол заключенный Михайлов был лишен. Убийцы, грабители, мошенники, торговцы наркотиками и весь прочий тюремный люд выходили на прогулку. Вместе гоняли мяч, и лишь один-единственный обитатель следственной тюрьмы Шан-Долон отправлялся на прогулку на крышу, затянутую металлической сеткой. Со двора доносились чей-то смех, гомон, глухие удары мяча, и от этих звуков на душе становилось еще муторнее. За два с лишним года он ни разу не ступил на землю. Об этом позаботились следственный судья Жорж Зекшен и прокурор Жан-Луи Кроше.

ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

Сергей МИХАЙЛОВ:

Я вспомнил увиденный первый раз еще в детстве фильм «Мертвый сезон». Там советский разведчик Ладейников, которого прекрасно сыграл Банионис, говорит: «Ганди сказал однажды: “Никто не может считать себя полноценным человеком, не отбыв какой-то срок в тюрьме. Кажется, у меня впервые в жизни будет возможность спокойно поразмышлять”». Трудно спорить с великими, тем более что тюрьма действительно добавляет человеку какого-то опыта. Правда, весьма специфического. Что касается возможности поразмышлять, то действительно — если на что у меня времени в женевской тюрьме хватало, так это на размышления. Я довольно часто вспоминал свою семью, маму, которой с нами уже нет, думал об отце, беспокоился о его здоровье. Отец у меня долгие годы служил в армии, потом, до самой пенсии, работал водителем. Человек он твердых устоев, принципиальный, и я считаю, что многое в моем характере от него. Не могу сказать, что я упрям, но если решение принял и твердо убежден, что оно правильное, то переубедить меня трудно. Конечно, какие-то качества воспитала во мне и мама. Она была сердобольным человеком, никогда не оставалась равнодушной к чужой беде. Работала мама в торговле, а последние годы возглавляла коммерческий отдел райисполкома. Ее в нашем районе очень ценили. Вероятно, коммерческая жилка во мне от нее. После окончания школы служил в армии, учился на курсах администраторов, потом в Институте пищевой промышленности. Работал администратором гостиницы «Советская», ответственным за распределение питания среди иностранцев. В 1984 году меня арестовали. Тогда время было особое — андроповские ставленники повсюду на-водили свои порядки. Тюремное наказание мне отбывать не пришлось, на работу в Калининскую область меня отправили. Сменилась власть, мое дело было пересмотрено, и приговор суда был изменен. В те годы я наивно полагал, что власть исправила ошибку. Возможно, со стороны исполнителей так оно и было. Но система никому никаких ошибок не прощает и крепко хранит их в своей памяти. Это сфабрикованное против меня дело, хотя впоследствии судимость и была снята, позволяет моим недругам постоянно твердить о моем якобы уголовном прошлом. Газеты мне в тюрьму Шан-Долон доставляли довольно регулярно, и я поражался тому, что почти в каждой статье упоминали эту историю двенадцатилетней давности, используя ее чуть ли не как самый главный аргумент того, что у меня преступное прошлое.