Максим Дымов - Приговорённая

Но Киру это не страшило, ей уже всё равно. В спину дунул ветерок, но он уже не принёс того эффекта.

– Да хоть сдуй, мне как-то…

Она сняла рюкзак и отшвырнула куда-то в сторону. Сама же развалилась напротив входа у упавшего стеллажа на куче коробок и каких-то папок с документацией. Совсем скоро она перестала замечать всё окружающее. Не заметила крысу, пробежавшую в светлой полосе, падающей от входа. Не заметила одиночного выстрела, раздавшегося где-то очень далеко и повторяемого эхом.

В её голове крутились мысли одного рода – быстрей бы всё закончилось, пусть даже смертью.

Ведь она не раз слышала в Соколовске, что за стенами жизни нет, есть определённые маршруты от крепости к крепости для грузовых перевозок, что вдали друг от друга разбросаны укреплённые небольшие поселения с ещё более суровыми законами. Что на остальной территории никого нет. Что на большей части земли – ядерная зима. Ходили байки, что там и вовсе бродят мутанты и бешеное зверьё, хотя такие байки рассказывали в основном старики в чайных, которые с начала новой эры в лучшем случае на обзорном этаже бывали. В основном всё это, за исключением баек про мутантов, рассказывали люди, мало имеющие отношение к военным или бывшие за пределами крепости всего пару раз. Сами же военные мало что говорили, хотя многие были и не прочь рассказать свою байку, чтобы привлечь к себе – герою, побольше внимания и уважения.

Что из всего услышанного ранее правда, а что нет, Кира не знала. И что в паре кварталов отсюда – давно брошенные и безжизненные территории или чертоги кромешного ада, наполненного психами, жрущими друг друга, этого ей тоже не было известно. Ей уже было всё равно.

Она не заметила, как в проход проползли сумерки, и снаружи всё погрузилось в синеватую дымку.

В зале послышались шаги, затем дверь на кухню тихонько открылась. В тёмном проходе позади Киры показался свет диодного фонаря. В помещение вошли трое солдат в военных бронежилетах, касках и щитках, словом, в полной боевой экипировке. Кира не обращала на них никакого внимания. Один из бойцов подошёл к ней, присел, взглянул на наколку.

– Сегодня, – басовитым голосом сказал он и отошёл.

Другой, стоящий подальше, что-то пробубнил и усмехнулся.

Они проверили второй тёмный проход, ведущий в холодильную камеру.

– Сектор семь двенадцатого пути проверен, чисто. Продолжаем патрулирование, – передал один из них по рации. Рация что-то невнятно прохрипела.

Бойцы вышли тем же путём, что и вошли, будто тут никого и не было. Нельзя сказать, что Кира их совсем не заметила, просто их появление было ей безразлично. Странное чувство окутала её, солдаты не обратили на неё особого внимания, ничего ей не сказали, а по рации передали: «Чисто» – то есть никого. Странно. Она приподняла голову, огляделась, пошевелила пальцами на руках – жива.

– Жаль, – пробормотала она и опять легла.

Она проснулась от того, что её кто-то покусывает за руки, а у лица что-то влажное, и несёт какой-то гнилью. Она вздрогнула. Тут же раздались какой-то шорох и поскуливание. Открыв глаза, она увидела, как на улицу прошмыгнули пять силуэтов, похожих на собак с пушистыми хвостами. Она поняла – звери, обнаглевшие звери. Поняла, но ей по-прежнему было всё равно.

В проходе понемногу стали различимы очертания зданий, приближался рассвет. Только сейчас Кира стала приходить в себя и осознала, что к ней присматривалось местное зверьё. Но она старалась привести себя в прежнее равнодушное состояние, погрузить себя в полное безразличие. Вскоре она снова задремала.

От дремоты пробудил яркий оранжевый луч солнца. Кира лежала, свернувшись от холода калачиком, в огненно-оранжевой полосе солнечного света, расстелившейся от входа. Свет утреннего солнца, только взобравшегося на горизонт, нёс какой-то утренний позитив, какое-то свежее приятное ощущение, которое Кира упёрто старалась не воспринимать. Она хотела вновь уйти в себя и ничего не замечать, не замечать времени и пространства, и так тихо и незаметно умереть.

Но ночное происшествие и холод не давали забить на всё. К тому же голод, который только и нагонял мысли о еде.

«Боже, как хорошо в нирване, не видеть, не слышать, не чувствовать, не бояться, не осознавать. Мне всё равно, что со мной, мне всё равно. Чёрт, как хочется есть, в Соколовске, наверное, уже очереди на выдачу выстроились, интересно, что сегодня дают? Нет! Мне всё равно что дают! А в крепости никогда не было так холодно, а ведь ещё не зима, я сейчас мёрзну, а что потом? Почему эти твари не сожрали меня во сне?! Не мучилась бы. Почему все такие жестокие, даже зверьё – и те чёртовы гуманисты! Не думала, что оставление жизни можно считать жестокостью,» – эти мысли кружились в голове Киры всё активней и активней. Все попытки убедить себя, что у неё депрессия и стресс, что ей всё равно и ничего не надо, были жалкими попытками самовнушения, разум всё громче твердил: «Надо поесть, надо найти воду, надо согреться, вообще, надо выжить,» – но в то же время разум и понятия не имел, как это сделать.