Сергей Жарковский - Эта тварь неизвестной природы

– Да. Вижу. Б-блин! Ну и дела. Тумана же нет на самом деле?

– Так точно. То-то. Вот этого, конкретного, – нет. Тут, короче, с глазами что-то делается. Вот такие места и подстерегают. Гитики, мать их. Врачи говорят – в мозгу скачок, что ли. Видим не так, иногда вообще не видим. Но чуйку у людей Беда проявляет особую, если повезёт. Если есть она – даже ты, первоходка, сразу отличаешь настоящий туман от… ну от того, что в мозгу. Но бывает и как сейчас – никакого тумана нет, ни в мозгу, ни в натуре, а всё равно дистанция реальной видимости – несколько шагов. И никакая чуйка не поможет. Вот отступи назад на шаг.

Вадим осторожно подчинился. Туман исчез.

– Нет тумана, а «риски» есть, правильно?

– Да.

– Даже не отступай, а так, телом назад отклонись на месте.

«Риски» исчезли.

– Понял? Обе нет. Фокус-покус. А они есть, я их отсюда вижу. Это называется «сморгнуть туман». Вот такая вот тварь неизвестной природы эта наша Беда-Матушка… Чуйка – чуйкой, а внимательность и осторожность – основное. Как на минном поле. Слушай, Свержин, – сказал вдруг Петрович, – ты ж женат, чего ты сюда попёрся, дурила? Дети есть? Сюда иди.

Вадим молчал. Петрович повернул к нему голову, взялся за козырёк и вздёрнул кепку так, что козырёк уставился в зенит.

– Есть. Дочка, – сказал наконец Вадим. Ну вот зачем ты, начальник? Чего ты вдруг доколебался?

Петрович покивал.

– Ты после дембеля пацан. Тут тащил, на полигоне. Лет тебе двадцать, двадцать два. Дитю годик-два? Ни жилья своего, ни помощи никакой, правильно?

– Товарищ старший прапорщик…

Петрович замотал башкой: молчать, щенок!

– С-слушай меня, дурак, – полушёпотом заговорил он. – Слушай, что тебе говорит старый старший прапорщик Петрович, я ж тебе в отцы гожусь. Вот что. Есть у меня знакомые в штабе карантина, давай актируем тебя по дурке, и в печку твой контракт, и бежи отсюда к дочке! Людей, бедованов, тут навсегда, пожалуй, заперли, а ты-то не местный! Беги отсюда, пока и вас не прописали навечно! Я тебе денег дам, пять тысяч! Я серьёзно. Если выйдем живые с выхода – беги со всех ног отсюда! Там, на Земле, такие дела завариваются, биржи, совместные предприятия, американцы тоже люди оказались, посмотрели мы на них тут… Голова на плечах у тебя есть, руки есть – проживёшь, и будет с чем начать тебе, с моей копейкой! Здесь – Зона, сынок, Матушка-Беда, смерть, без вариантов, или того хуже, тюрьма вокруг. Хуже войны здесь будет. Крови будет по локти. Дикий Запад, и вохра сверху.

По спине Вадима, под рюкзаком, прошло странное ощущение, как будто пальцем с нестриженым ногтем провели. Ощущение относилось к молчащему сзади Башкало. Молчаливый какой Башкало стал на этом маленьком «отнырке»… Почти даже деликатным.

– Ад здесь будет, – сказал Петрович. – Я по душе тебе советую, без подвоха. Жена, дитё, а ты сюда…

– Товарищ старший прапорщик… – опять сказал Вадим.

– «Николаич» мне говори… Ты не спорь! Ты не спорь! – Петрович сплюнул. – Морду кривит, смотри-ка. Я тебе дело говорю, парень, а ты морду кривишь… Я ж таких вот вас в Афгане только и делал, что хоронил, и в Зоне только и делаю, что хороню, а скоро стану сам вас убивать…

– Николаич, товарищ старший прапорщик. Спасибо. Я понял. Мне нужно быть здесь. Понимаете? Давайте дальше идти, товарищ… Николаич.

– Ты что, решил, я тебя на вшивость бабками проверяю сейчас, щенок? – зло спросил Петрович.

Вадим так удивился, что почти обиделся. В кои-то веки не заподозрил советского прапорщика в подлянке – и получил за это тут же. Петрович прочитал это и как-то ссутулился. Видимо, это было «извини».

В неуставную неловкость впёрся Башкало, которого, наконец, пробрало. Или замутило.

– Э, ну что вы там?

– И-э-эх, дети! – сказал Петрович очень не по-военному. – Ну и хер с вами. Вперёд, с левой ноги, к «рискам», обходим их я слева, ты справа. Не наступать. И дальше – молчим, понял, пацан? Башкало, отсюда молча продолжаем движение! Как понял?

– Я-то понял… – откликнулся Башкало.

– Ещё метров сто по карте, объективно полкилометра. Увидишь, как оно здесь бывает и что здесь есть. Нужно ему… – пробормотал Петрович не для Вадима, а себе под нос. А Вадиму сказал: – Думай! И вперёд пошли, давай, рядом.

Они подошли к цели через двадцать минут, израсходовав дюжину «рисок» и найдя столько же старых. Вадим отметил про себя, что Петрович так и не приказал поставить ни одной вешки. Справа так же тянулась железнодорожная насыпь, и всё было так одинаково и обычно, степь, пасмурное летнее небо, насыпь, но так длилось-длилось и тянулось-тянулось, что опять можно было вообразить себе от скуки, что они внутри «комбинированной съёмки», идут на месте на фоне барабана с накрашенным на нём пейзажем.