Юлия Гордон-Off - Карелия

Записал, всё верно, перепроверила, молчит в тряпочку. Я одним спичем все его построения разнесла, вернее Сосед перевёл всё в режим его слова против моих слов, то есть о доказательствах говорить не приходится! Но упрямый такой. С этого дня он приходил после обеда и мурыжил меня своими вопросами до ужина. Мы вроде уже всё обсудили, но он снова и снова задавал одни и те же вопросы и периодически возникали какие-то мелкие нестыковки по сравнению с прошлыми протоколами и он очень радовался и мне на это указывал. Но я переводила разговор в другую плоскость, что если бы я была вражеским агентом, то выучила бы свою легенду буквально и наизусть. Вот тогда бы у меня никаких нестыковок бы не было, а эти нестыковки как раз говорят о том, что я рассказываю правду, а память некоторые мелкие моменты может сохранять не очень точно.

Я лечилась, вернее, меня потихоньку откармливали. Если почти половину своего веса я потеряла за три недели, то восстановиться в такие же сроки не получится, даже если буду есть в три раза больше, в крайнем случае может удастся набрать жир, но никак не вернуть прошлую форму. И как бы мне не были противны тупые однообразные повторяющиеся физические упражнения, но по другому тут ничего не выйдет. И я каждый день в первой половине дня стала уходить в дальнюю часть коридора и заниматься физкультурой, тянулась, приседала, отжималась, делала махи, наклоны, растяжки. Много помогал Сосед, как в плане самих упражнений, так и методик и организации занятий. Попросила тётю Клаву и мне сделали две скамейки, одну ровную, вторую с наклоном, для прокачивания отдельных групп мышц. Ещё старшина принёс мне пару мешков с песком с привязанными к ним ремнями, для использования в качестве утяжелений. А после обеда приходил круглолицый капитан и продолжал меня мурыжить. По его виду я понимала, что он уже сам не горит энтузиазмом, но и бросить это дело не в состоянии. Вообще, если бы Полина Игнатьевна не упёрлась и не встала скалой на пути следователя и меня перевели в камеру, то возможно уже доломали бы, но здесь на своей и дружеской территории сила была за мной. Но видимо у него был приказ, и он честно его отрабатывал и продолжал долбиться с упорством достойным лучшего применения… Временами ловила себя на сильном желании к его приходу достать свой пистолет и выстрелить ему прямо в круглый лоб, так меня порой злила эта надоедливая докука…

Вот здесь я убедилась в наличии женской солидарности, весь женский состав расквартированного здесь же штаба и ещё каких-то служб, встал на мою сторону. Так, что в штабной столовой, где он питался его обслуживали в самую последнюю очередь, да и вообще, всячески делали мелкие гадости и мне через Клавдию докладывали. И как я не просила передать девочкам, что этого делать не нужно, да и не виноват он, работа у него такая, но это не помогало…

Тянулась эта катавасия, кажется до четвёртого декабря. Я как обычно уже готовая к тому, что ещё один вечер сейчас будет убит неизвестно на что, вернулась в свою палату, прилегла на кровать и не заметила, как задремала. Проснулась уже в темноте от тормошения Клавдии, проспала до самого ужина, а капитан не пришёл. Только на завтра девочки из штаба передали, что следователь уехал… А я на радостях пошла к доктору:

— Здравствуйте, Полина Игнатьевна!

— Здравствуй, милочка! Чего-то хотела?

— Да! Я бы хотела узнать, как долго мне ещё у вас лечиться? — Я хотела сказать "здесь лечиться", но сосед вовремя подправил, пояснив, что это несколько пренебрежительно и грубо звучит. За время общения со следователем мы с Соседом слились ещё больше.

— А что тебе не нравится?

— Полина Игнатьевна! Мне у вас очень нравится! Девочки такие хорошие, весь коллектив под вашим управлением. Но надело и война вообще то идёт, а я ведь на службе…

— А если тебя опять засунут по каким-нибудь лесам с рацией бегать? У тебя же сейчас сил нет на это.

— Так вы можете написать ограничение, что в ближайшее время мне противопоказаны интенсивные физические нагрузки…

— Хорошо! Я подумаю…

— Спасибо! Полина Игнатьевна!..

Я, правда, уже считала, что я почти здорова. Я уже два дня с ужина не брала хлеб! Я два раза уже СМОГЛА! Вы не понимаете? Да! Это не просто понять, скажу честно, если бы мне самой раньше такое рассказали, я бы тоже не поверила и уж точно бы сказала, что со мной такое случиться не может. На третий день в лазарете, когда я уже начала понемногу есть, а главное уже вполне двигалась, во время ужина я, как мне казалось, незаметно стащила с подноса кусок хлеба и стала его прятать под одеяло. Но тётя Клава это движение пресекла немедленно, забрала у меня хлеб наругав, что она не хочет, чтобы я как дурочка в крошках спала. Мне было очень стыдно и одновременно обидно и досадно, и я ужасно разозлилась на тётю Клаву. Но самое главное, я стащила этот кусок не потому, что хотела есть. Я его стащила потому, что мне было до безумия страшно снова оказаться голодной. И я потом наверно полчаса плакала, когда унесшая поднос с едой и только что отругавшая меня тётя Клава пришла и вручила мне аккуратно завёрнутый в чистую тряпицу кусок свежего, ароматного хлеба, кажется даже тот самый, который я перед этим упереть пыталась. Так вот я рыдала не потому, что осталась без хлеба, а потому, что тётя Клава мне его как раз принесла. Вручила мне этот самый дорогой для меня свёрточек, присела на край кровати: