Владимир Бабкин - 1917 - Вперед, Империя!

— Интересно. И что итальянцы?

— Насколько я могу судить, такой поворот стал для них полной неожиданностью, и они сейчас решают, что с этим делать. Войска на этом участке фронта к наступлению не готовы и, максимум что они могут сделать, это попытаться занять оставляемые словаками позиции. Но там, ясное дело, конфигурация обороны предусматривает совсем иное направление, а значит, потребуется перестройка всей системы.

— Я правильно понимаю, что путь на Истрию открыт?

Палицын кивнул.

— Да, можно и так сказать, Государь. Но сил у итальянцев нет. Все, что только возможно, задействовано во Франции. Да еще и итальянские территории в Швейцарии потребовали дополнительных войск. Так что, без ослабления на других участках фронта, Италия в данный момент наступать не способна.

— Прелестно. Мы можем организовать взаимодействие этого полка со Словацким корпусом?

— Это возможно, Государь. Но все же я бы не рассчитывал на то, что этот полк пойдет в наступление на Истрию.

— А нам этого и не нужно, генерал. Своими новыми землями итальянцы пусть занимаются сами, мы не будем для них таскать каштаны из огня. Но иметь там силу, на которую мы, пусть и косвенно, но имеем некоторое влияние, как мне представляется, будет совершенно не лишним. Особенно в преддверии вступления корпуса в дело.

— Да, Государь.

ПАРИЖ. ФРАНЦУЗСКОЕ ГОСУДАРСТВО. Ночь на 12 (25) июля 1917 года.

Мостовский смотрел в тьму Парижа. Лишь кое-где что-то догорало, что не успело выгореть с момента окончания вечернего обстрела. Вообще, эти обстрелы уже превратились в некий ритуал, не имеющий конкретной цели и ведущийся лишь потому, что так уж сложилось. Утром и вечером германская артиллерия укладывала снаряд за снарядом в западную часть города, который оставался под контролем союзников, вообще не ставя перед собой каких-то задач, кроме причинения Парижу максимального ущерба и тотальных разрушений.

Вот так, два раза в день, квартал за кварталом. Несколько снарядов попало даже в Эйфелеву башню, причинив ей явные повреждения, но, к счастью, металлический символ города все еще стоял. Существенный ущерб понесли так же Лувр и Елисейский дворец. Так что, в целом, было понятно, что если такое положение дел продлится еще пару-тройку недель, то центр и западную часть Парижа будет проще снести и отстроить заново, чем восстанавливать.

Разумеется, удары по подконтрольной немцам восточной части города так же наносились, но, понятно, что французские и британские артиллеристы старались избежать лишних разрушений, пытаясь поразить конкретные цели, которые были засечены воздушной разведкой и наблюдателями на крышах высоких зданий. Впрочем, таковых оставалось все меньше и меньше, поскольку германцы прекрасно понимали все их стратегическое значение и старались разрушить в первую очередь.

Каким-то чудом руины Собора Парижской Богоматери после разрушительного первого обстрела и огромного пожара, как-то оставались вне зоны интересов германских бомбардиров. Может решили не гневить лишний раз мировое общественное мнение полным разрушением тысячелетнего собора, а может, немцы полагали, что кроме черных внешних стен тут уже ничего остаться не могло. Однако, это было не совсем так. Огонь пощадил одну из башен, которая уцелела и при обстреле, и при пожаре. К счастью, внешне она, закопченная дымом и пеплом, ничем не выделялась на фоне черных руин. Но внутри ее все еще сохранились лестницы, хотя и не без зияющих провалов.

Обнаружив сие, французские наблюдатели под покровом ночи протянули в собор телефонную линию и вот уже который день сменяли друг друга на наблюдательном пункте. И сидели здесь скрытно, соблюдая всяческую маскировку, стараясь ничем не привлечь внимание немцев к этому месту. Поэтому, французы не слишком обрадовались, когда русский Имперский Комиссар возжелал посетить этот НП. Но спорить с Мостовским не стали, прекрасно понимая каким объемом влияния и власти тот обладает. А без русского полка положение дел становилось бы весьма непростым. Да, части «Единой Франции» потихоньку подтягивались, но одновременно британцы выводили из города «лишние» подразделения, пытаясь компенсировать острую нехватку войск на линии фронта вдоль побережья Ла-Манша. Ожидавшееся прибытие американцев, в связи с гибелью «Левиафана», откладывалось на непонятную перспективу, а держать позиции нужно было здесь и сейчас.

Потому и стоял сейчас Мостовский в полной темноте, поскольку даже слабый отсвет спички в окнах и пробоинах башни, мог навести немцев на идею присмотреться повнимательнее к одиноко стоявшим на острове руинам.