Михаил Михайлов - Мастер рун

Шрамы от заклятия лича испятнали кожу, как горячая вода – кусковой сахар. Вся в провалах, оспинах и страшная, грязно-серого цвета, как у несвежего покойника.

После купания нацепить на себя вонючее шмотьё у него рука не поднялась. Даже ботинки решил выбросить, хотя и доставляло сильное неудобство ходьба босиком по лесу. Из травы сплёл подобие сандалий и юбочки, чтобы совсем не выглядеть дикарём или безумцем. После мытья даже насекомые не так бросались, словно, их до этого привлекал запах, а не человек.

Вторую ночь Костя провёл в шалаше, собранном из толстых жердей и обложенный ветвями, внутри настелил целый стог травы. На этот раз, он заснул, как убитый сразу после ужина. И ночной шум не разбудил. Только утром обнаружил поблизости от стоянки останки двух огромных сов и зверька, похожего на пушистого барсука с короткими когтями и бобриным плоским хвостом. Тушку бобро-барсука он тут же освежевал и зажарил.

К людям вышел на третий день, к вечеру. Лес закончился, чуть дальше возвышался небольшой холм, на котором стоял большой хутор или маленькая деревенька, обнесённая высоким частоколом из заострённых бревён. У подножия холма были разбиты два поля, загон для животных, обнесённый простейшим забором: две вертикальные жердины прибиты на врытые столбы по всему периметру. За оградой стояли полдюжины коров, они изредка опускали морду к земле, срывали несколько травинок и медленно начиная их пережевывать. Рядом с животными крутилась человеческая фигура.

Стоящих в подлеске Костю с големами незнакомец ещё не заметил, и сейчас землянин лихорадочно решал, что делать: выйти, познакомиться, купить припасов и одежду и пойти дальше или дождаться ночи, стащить лохмотья с чучел, стоящих на полях, и следовать вперёд? С равным успехом можно было заполучить рабский ошейник, получить стрелу в сердце и почувствовать себя человеком в новой чистой одежде и с полным желудком всяческих вкусностей. Как представил Костя себя в выглаженной рубашке, чистых штанах, удобных ботинках с мягкими стельками и носками (пусть даже портянками, всё ж не трава), да вкушающего супчик, кашку, салатик за настоящим обеденным столом, так у него прям всё заныло в груди. В общем, человеческая слабость победила.

Чтобы не напугать человека, Костя шёл первым, големы позади него в десяти шагах. Когда до незнакомца осталось двадцать метров, Костя приказал им остановиться и следить за окрестностями, атаковать только при прямой угрозе.

Всё это время незнакомец молчаливо смотрел на экстравагантную компанию из двух мятых-перемятых големов, один из которых своей правой конечностью не похож ни на что знакомое, и худющего парня, почти голого, наряженного в травяную юбку и сандалии.

– День добрый, уважаемый, – как можно вежливее произнёс Костя, остановившись в трёх шагах от мужчины. Хуторянин выглядел мужиком крепким, возрастом за сорок, ближе к пятидесяти. Среднего роста, но в плечах в два раза шире Кости. Взгляд колючий, можно сказать даже – неприятный. Длинные волосы собраны на затылке в хвост, на лбу их перетягивает неширокая матерчатая лента. Щёки и подбородок украшает шкиперская, без усов, значит, бородка. На голое тело наброшена жилетка из плотной материи с двумя большими карманами, ещё были штаны, холщовые тёмно-коричневые, подвёрнутые выше колена, на ногах короткие стоптанные сапоги из грубой кожи. Рядом на деревянном ящике лежал большой самострел. Взведённый, что примечательно, и направлен стрелою в сторону землянина. К ящику же прислонен большой топор с желтоватой отполированной мозолистыми руками рукояткой.

– Про тебя того же не скажу, имперец, – не меняя выражения лица совсем на другом наречии откликнулся хуторянин, потом добавил. – Шёл бы обратно, а то тут тебе не рады.

Чертыхнувшись, обозвав всех местных закоренелыми нацистами, Костя продолжил беседу уже на языке мужика:

– Не очень вежливо оскорблять человека, полагая, что он тебе не понимает. Я Кост, шахтёр. На дружескую улыбку отвечаю тем же, на подлость и гадость воздаю сторицей. И я не имперец. Моё поселение не принадлежит никому из правителей мира, расположено в горах, вдали ото всех государств и интриг их правителей.

Минуту мужик молчал, потом чуть неловко протянул правую ладонь вперёд.

– Трроб я. Извини, уж, за мои слова, обознался. Уж сильно я не люблю имперцев, – уже гораздо миролюбивее произнёс хуторянин. – Года не проходит, чтобы не наведались к нам пограбить.

– Да чего уж там… кстати, а к вам, это где?