Ирина Лем - Ошибка Синей Бороды

Потерла рукой ушибленное место, которое заныло, предвосхищая появление шишки. Одновременно она с упреком посмотрела на незнакомца.

Он так и не пошевелился.

3.

Неподвижность мужчины начала серьезно раздражать Жаннет. Захотелось его растормошить, заставить двигаться. Каким образом? Очень просто – голосом. Крикнуть на него ругательство. Страшно обидеть. Обозвать старого упрямца остолопом, придурком и еще как-нибудь покрепче, хорошо бы - по-матерному.

К сожалению, в элегантной французской речи не имеется по-настоящему грязных, отчаянно-грубых оскорблений. Этим замечательным качеством владеют лишь два самых великих языка на планете: славянский и американский. Факт, который Жаннет знала точно: ее когда-то просветила сокурсница, родом из Мичигана.

Круглолицая веселушка-хохотушка Магда Полански была дочерью русско-польских родителей, эмигрировавших в Новый Свет в погоне за лучшей жизнью. Подружка не страдала чуждой для американцев европейской деликатностью, отлично материлась на обоих вышеуказанных языках. Для крепости добавляя польские ругательства, самое слабое из которых звучало - «курва». Но оно, кажется, относилось к женскому роду и Жаннет не подходило...

Вспомнить какое-нибудь грязное слово из лексикона Магды! Жаннет задумалась. На ум пришло только одно русское нецензурное выражение, которое в переводе на ее родной означало: морж хреновый. Сильно. Однако, не подойдет. По двум причинам. Непристойное это дело - выражаться в незнакомом месте. Во-вторых, неизвестно, какой национальности данный месье. Вдруг воспримет ругательство за комплимент? Получится обратный эффект.

Но молчать еще хуже.

- К чему бакенбарды? – вырвалось у Жаннет первое пришедшее в голову.

- Не волнуйтесь, мадам, все будет хорошо, - проговорил человек по-французски бессильным, сипучим голосом, который появляется, когда простуда первым делом сажает горло. Или когда человек доживает до такого возраста, от которого мышцы и связки горла ослабевают без надежды восстановиться. В голосе слышался явный итальянский акцент.

- Вы кто? – продолжила девушка допрос.

- Вы в безопасности, - продолжил старик не отвечать на вопросы.

- Где я?

- Скажите честно: будете сопротивляться?

- Буду, - ответила без запинки Жаннет.

Хотел честно – получил.

Старик не обиделся и не расстроился. Наоборот, довольно кивнул. Продолжая нависать над девушкой, он достал откуда-то из-за спины правую руку и положил ладонь на лоб Жаннет. Сильно вдвинул ее голову в подушку. Продолжил удерживать несколько мгновений.

Ощущение получила – на лоб положили глыбу льда. Такую же обжигающе-холодную, твердую и... неживую. Такую тяжелую, что не стоило пытаться ее сбросить. Жаннет и не пробовала пытаться - ее парализовало. От ступней до подбородка. Голова тоже оказалась затронутой влиянием ледяной ладони. От прикосновения в мозгу разлилось безмыслие, успокоив недавние тревоги, растворив вопросы, стерев воспоминания о произошедшем в трактире.

Полностью.

От ее собственного прошлого - периода «до того» - остались неявные, неясные и неполные обрывки. С дальновидной целью - чтобы она не потеряла индивидуальность совершенно. Чтобы только помнила свои паспортные данные, историю жизни за последние лет пять, основных родных и некоторых знакомых. Еще слабее – кое-что про Жюля. Кажется, его фамилия де Лаваль. Где-то она ее слышала, совсем недавно...

Холод от стариковской ладони покатился вниз по телу. Вниз – сказано относительно, потому что девушка лежала горизонтально. Строго говоря, от головы к ногам прошла волна оледенения, которую она отлично прочувствовала и проследила сознанием.

Говоря сухим медицинским языком - в теле произошли следующие изменения. Сердце, только что стучавшее учащенно, умерило биение и перестало подавать признаки беспокойства. Движение груди при дыхании стало незаметным. Мышцы на руках и ногах потеряли живое, боевое напряжение, ослабли безвольно. Животрепещущий тонус в них исчез. Тело потеряло здоровое наполнение и стало легким, почти невесомым, что ощутилось даже лежа.

Деятельная энергичность из девушки вытекла, вместе с ней - воинственный настрой. Ни сопротивляться, ни устраивать демонстрации, ни искать возможности к побегу помыслов не осталось. Ругаться-обзываться тоже. Про мат на русско-английском с польским акцентом забылось навечно. Ровная созерцательность разлилась в мозгу. Не холодное равнодушие, а снисходительная невозмутимость. По признакам схожая с национальной велико-туманно-альбионской.