Андрей Расторгуев - Дети Велеса

Кузнечный горн – отдельная песня. С виду обычная жаровня. Каменный постамент со стенкой с одного края. На постаменте небольшое прямоугольное углубление, в котором ярко светятся угли, источая нестерпимый жар. С обратной стороны стенки за стержни на деревянных стойках закреплён мех. Две планки, вытянутые клином и соединённые собранной в складки кожей. Узкий конец оканчивается трубкой, вставленной в горн. Справа от горна, почти рядом с ним, но так, чтобы оставался проход и место для работы, на вкопанном в земляной пол массивном деревянном чурбане стоит большая наковальня. Вернее, она просто вбита туда своей нижней клиновидной частью. От раскалывания чурбан предохраняют металлические кольца. При взгляде на широкоплечую фигуру кузнеца, легко одной рукой орудующего тяжеленным молотом, становится понятно, что эти кольца вовсе не лишняя предосторожность.

Рядом со Ставром стоит Митька. Держит клещами прижатую к наковальне длинную уплощённую полосу металла, раскалённую почти добела. Кузнец, показывая Медянику, как и куда её повернуть, долбит по ней, почти не переставая. Сгибает посредине, пока края пластины не сходятся. Затем просовывает в изгиб железный вкладыш. Ещё немного работы огня и молота, и оп-ля… Соприкасающиеся концы сварены, а в бадью с водой, что стоит рядом, с громким шипением опускается уже практически готовое лезвие топора. Волшебство, да и только!..

Дым нещадно щипал глаза и царапал горло. Пырёв не удержался от кашля.

Закопчённое лицо Ставра озарилось белозубой улыбкой, резко контрастирующей с его тёмной физиономией.

– С непривычки завсегда так, – прогудел он. – Глаза ест и дыхание спирает. Я-то ужо привык, а Митьке тем более всё равно, одно слово – нежить.

Медяник вышел из кузницы по каким-то своим делам. Стас, проводив его взглядом, повернулся к Ставру:

– Всё хотел спросить, как тебе удалось Митьку создать? Ведь в нём никакой электроники. Как же он двигается, думает, говорит?

– О, это великая волшба, данная мне самим Сварогом, – кузнец многозначительно поднял указательный палец. – Если что-то делать с душой, то и твоё изделие будет иметь душу.

– Значит, все твои вещи живые? Даже топор, который ты только что выковал?

– Нет.

Ставр задумался. Решал, видно, стоит ли откровенничать с гостем. А может, просто подбирал нужные слова. Так или иначе, после паузы он продолжил:

– Железо не тот металл, с которым можно ворожить. Для чар оно мертво, а холодное железо разрушает любую волшбу. Потому-то Митьку я ковал из меди. Хорошо ковал, значит, раз теперича душа в нём. Но и железо можно заговорить, пока оно горячее. Только долго энто и мытарно. Я для себя как-то раз добрый меч решил выковать. Цельный год работал, кучу способов перепробовал, почти никуда из кузни не выходил и добился-таки своего. Потом всю зиму работать не мог, так вымотался.

Кузнец подошёл к неприметному металлическому ящику в углу. Достал из складок своей одежды внушительных размеров ключ и вставил его в замочную скважину на крышке. Раздалось несколько щелчков с разных сторон, и крышка приподнялась, будто её толкали скрытые пружины. Поманив к себе Пырёва, Ставр полностью открыл ящик, показывая лежавший на дне меч. Вполне обычный на первый взгляд, средней длины, он покоился в простых деревянных ножнах, обтянутых куском тёмной кожи. Неброская рукоять оплетена шнуром.

– Энто единственное в мире волшебное оружие, что я знаю, целиком выкованное из железа. Возьми, посмотри поближе.

Не испытывая никаких чувств, Стас взялся за ножны и поднял оружие. Меч как меч, ничего особенного.

Второй рукой обхватил рукоять. На ощупь тёплая. Не мудрено, лежит ведь в кузнице. Здесь температура будь здоров.

Плавно потянул из ножен…

По мере того, как появлялся клинок, у Пырёва всё больше захватывало дух. Сердце забилось чаще. А под конец и вовсе затрепыхало где-то у горла.

Он был поражён. Восхищён и раздавлен величием оружия, которое держал в руках.

Глаза с жадностью пожирали золотисто-бурое лезвие с узором из белых поперечных полос, красиво сплетавшихся в пряди. Поворачиваясь, клинок ловил свет от горна, и тогда узор вспыхивал волшебными огнями, буквально завораживая игрой переливающихся линий. Стасу казалось, что в сплетённых полосках мелькает не то человеческая фигура, не то чьё-то бородатое лицо, не то вообще какой-то зверь невиданный.

В голове почему-то зазвучали слова знакомой песни:

Наверх вы, товарищи, все по местам.