Михаил Казиник - Погружение в музыку, или Тайны гениев-2

Тем более я невинно утверждал, что и САМ ТОЛЬКО ТЕПЕРЬ ПОНЯЛ ТАЙНУ ЭТОГО МАРША.

Я писал эту книгу с огромной скоростью.

Мне почему-то всегда страшно опоздать.

На протяжении многих лет я выступал перед сотнями тысяч слушателей. Однажды я получил письмо от немолодой женщины из Краснодара. Письмо было полно такой энергии и любви, что оно воспринималось как ток высокого напряжения. Я встречал ее на своих концертах в Краснодаре в течение многих лет. Каждый раз я получал от нее подарки. Подарки изысканные, не купленные в магазине.

Последний подарок – записная книжка, где вместо обложки – гобелен, сделанный ею с высочайшим вкусом. Все, что она дарила, создавала она сама.

Но вершиной всего было письмо. Вот фрагмент из него:

«Если каждый человек, который встретил и полюбил вас, передаст вам часть своей энергии любви, то у вас хватит энергии на несколько поколений. Если вам будет трудно – представьте себе огромное пространство, где собрались все те люди, которым вы открыли великий мир искусства. И каждый из них улыбается вам, отправляя вам частичку себя. Вы себе даже не представляете, как нас много».

Но была в письме и просьба:

«Только, пожалуйста, запишите все, о чем вы много лет рассказываете. Это очень важно для тех, кому не доведется встретиться с вами в этой жизни. Передать ваши мысли никто, кроме вас, ТАК не сможет».

Я ответил этой женщине большим письмом-благодар– ностью. И твердым обещанием написать книги, о которых она говорила…Никогда не прощу себе, что я не ответил в тот же день. Я отправил письмо через неделю.

Я опоздал. Оказывается, эта замечательная старушка знала, что жить ей осталось несколько дней. Это было письмо-прощание.

Как знать, быть может, она рассчитывала успеть получить ответ.

Но я опоздал ровно на неделю.

Такие вещи остаются в памяти навсегда.

Я в долгу перед ней.

Я в долгу перед тысячами людей, на чьи письма не ответил. Не потому что не хотел. Я чисто физически не смог бы этого сделать. Я отвечал только на те письма, на которые невозможно было не ответить. Но я никогда не смогу оправдаться перед остальными. Разве что – частично, написав мои книги.

Но когда я приезжаю в свои любимые города, где выступал много лет назад, то понимаю, сколь многое изменилось.

Раньше в России существовала некая идеальность мышления. Люди знали, что ни у одного обыкновенного человека нет никаких шансов разбогатеть материально (разве что преступив закон). Да и нечего было купить (не преступив закона).

И сформировались целые поколения людей, для которых материальные ценности отступили на самый дальний план.

Но на их месте существовали ценности духовные. Для таких людей добыть книгу стихов Пастернака было равносильно тому, что для преступивших закон купить машину.

А как было возможно учителю или врачу купить автомобиль, если его цена равнялась десятилетнему доходу учителя или врача (правда, если 10 лет не питаться!).

Праздником был поход в филармонию, в театр, общение с друзьями.

За эти годы произошли изменения такого масштаба, что их трудно даже описать.

Мне больно сознавать, что эти изменения стали причиной разрушения Духовности.

В Швеции я много говорю о русской культуре, о русской интеллигенции. Но когда в гости ко мне приходят шведы и просят показать немного из русского телевидения, то я вынужден лгать. Я говорю, что у меня «сгорел» спутник.

Ибо знаю, что если я включу русские программы, то по одной из них будет нечеловечески бездарная попса, по другой – юмор ниже пояса. Или наоборот: там, где была попса, появится юмор ниже пояса, его же сменит нечеловечески бездарная попса. Если же нет, то попадется какая-нибудь из рулеток. Вероятность нарваться на подлинную передачу, хоть как-то напоминающую о духовности, очень невелика. Я никогда не забуду, как перебирал программы.

По русской – попса, по Первому шведскому каналу – передача о Чайковском.

По другой русской – рулетка, по Второй общегосударственной шведской – интервью с Бергманом.

По третьей русской – очередная «мыльная опера». По французской – передача об импрессионизме. По польской – трансляция с конкурса Шопена.

По четвертой русской – грязные «Окна», где рассказывают о мужике, который пьет мочу и закусывает… (сами понимаете чем). Но окончательно добило меня то, что по главному немецкому каналу шла роскошная передача о Достоевском. Представляете себе контраст между нецензурными речами «Окон» и немецким восторгом перед заветом гениального русского писателя!