Петр Чайковский - П.И. Чайковский о народном и национальном элементе в музыке

Не будем сетовать на московскую публику за то, что она довольно равнодушно отнеслась к этому прелестному произведению впервые заявляющего себя нашему городу русского музыканта... Русское музыкальное общество... существует и благотворно влияет на пробуждающиеся музыкальные инстинкты нашего богато одаренного народа еще весьма недавно; а голос серьезной критики впервые послышался лишь месяца три тому назад на страницах «Русского вестника», под пером г. Лароша [1] Г. А. Ларош (1845—1904) — русский музыкальный критик; учился в Петербургской консерватории одновременно с Чайковским и вступил на путь критической деятельности по его совету. Упоминаемая здесь статья Лароша — «Глинка и его значение в музыке». .

Но если, кроме только что названного писателя, нет, или почти нет в русской печати представителей рациональной философско-музыкальной критики, то в достаточном количестве имеются, как в Петербурге, так и у нас, присяжные рецензенты, периодически сообщающие публике свои личные впечатления. От них мы можем требовать только одного: чтобы своих, часто весьма смутных, впечатлений они не передавали читателям в форме решительных, не подтвержденных никакими доводами, приговоров. Читатель должен знать, что если рецензент заблуждается, то заблуждается честно... Таким рецензентом, который может и не понимать, но всегда хочет понять, мы положительно признаем рецензента издающейся в Москве газеты «Антракт»...

Тем грустнее было нам прочесть отзыв г. Незнакомца о «Сербской фантазии», по нашему мнению, в высшей степени даровитого г. Римского-Корсакова. Вот что мы читаем на странице 3-й № 8 газеты «Антракт»: «Сербская фантазия г. Римского-Корсакова могла бы с тем же правом называться венгерскою, польскою, тарабарскою, — до того она бесцветна, безлична, безжизненна!»

Нам тяжело подумать, что эти горестные, недоброжелательные слова были единственными, сказанными в московской печати, по поводу произведения молодого, талантливого музыканта, на которого всеми, любящими наше искусство, возлагается так много блестящих надежд. Спешим поправить ошибку г. Незнакомца и от лица всей музыкальной Москвы послать слово сочувствия автору «Сербской фантазии».

Г. Римский-Корсаков появился на нашем музыкальном горизонте года два тому назад с симфонией, исполненною в Петербурге на одном из концертов Бесплатной музыкальной школы, под управлением г. Балакирева, и вызвавшею восторженное одобрение публики и тамошних музыкальных рецензентов.

Эта симфония, написанная в форме обыкновенных немецких симфоний, была первым опытом молодого, еще с технической стороны неумелого, дарования... Но в адажио и скерцо сказался сильный талант. В особенности адажио, построенное на народной песне «Про татарский полон», оригинальностью ритма (в 7 четвертей), прелестью инструментовки, впрочем не изысканной, не бьющей на эффект, новизною формы и более всего свежестью чисто русских поворотов гармонии, изумило всех и сразу явило в г. Римском-Корсакове замечательный симфонический талант.

После своей симфонии г. Римский-Корсаков написал еще несколько романсов, увертюру на русские народные песни, «Сербскую фантазию» и в новейшее время симфоническую поэму на программу русской былины «Садко», происхождению которой посвящена напечатанная в последнем нумере «Вестника Европы» статья известного археолога и биографа М. И. Глинки, В. В. Стасова...

Можно смело сказать, что во всех отношениях наш молодой композитор, в течение двух лет, протекших между появлением его симфонии и исполнением в Москве «Сербской фантазии», значительно подвинулся вперед. Но мы не хотим утверждать, чтобы на пути своем г. Римский-Корсаков шел уже твердой поступью вполне созревшего таланта. Стиль его еще не определился; влияние Глинки, Даргомыжского и подражательность приемам г. Балакирева сказываются на каждом шагу.

Вспомним, что г. Римский-Корсаков еще юноша, что пред ним целая будущность, и нет сомнения, что этому замечательно даровитому человеку суждено сделаться одним из лучших украшений нашего искусства.

(Из письма к М. А. Балакиреву от 30 декабря 1868 г.)

...Не найдете ли вы возможным написать мне два словечка относительно следующего обстоятельства. Юргенсон [2] П. И. Юргенсон (1836—1903) — музыкальный издатель. заказал мне четырехручную аранжировку пятидесяти русских песен. Двадцать пять из них уже мной сделаны; они почерпнуты из сборника Вильбоа [3] К. П. Вильбоа (1817—1882) — русский композитор. Изданные им «100 русских народных песен» вышли в 1860 г. ; само собою разумеется, что вильбоасские гармонии я откинул и сделал свои, причем даже решился коегде изменить самые мелодии, соображаясь при этом с характером народной песни. Теперь я хотел бы взять двадцать пять песен из вашего сборника [4] «Сборник русских народных песен» выпущен М. А. Балакиревым в 1866 г. Записанные на Волге непосредственно от народных певцов и гармонизованные с глубоким пониманием национальных особенностей, песни, изданные Балакиревым, оказали плодотворное влияние как на дальнейшие записи и обработки (сборники Чайковского, Римского-Корсакова и др.)» так и на самое творчество русских композиторов. В первой части сборника Чайковского «50 русских народных песен для фортепиано в 4 руки» (издана в начале 1869 г.) сверх 23-х, заимствованных из сборника Вильбоа, есть записанные самим Чайковским («Коса ль моя, косынька») и А. Н. Островским («На море утушка»); обе использованы Чайковским в операх «Воевода» и «Опричник». В письме от 15 января 1869 г. Балакирев отвечал: «Что касается моих песен, которые вы хотите переложить в четыре руки, то делайте, как вам более будет по вкусу. Где захотите оставить мою гармонию, там и оставьте. Где пожелаете сделать свою, там и сделайте...» и боюсь в этом случае причинить вам какое-либо неудовольствие.