Андрей Васильченко - «Лили Марлен» и другие. Эстрада Третьего рейха [без иллюстраций]

В Гамбурге (равно как и в некоторых других немецких городах) у гитлерюгенда были веские причины опасаться за свой монопольный контроль над жизнью молодежи в возрасте до 18 лет. Ни для кого не было секретом, что многие из участников «свинг-югенда» при помощи различных уловок избегали членства в гитлерюгенде. Нередко была и обратная ситуация, когда свинговать начинали юноши и девушки, уже состоящие в гитлерюгенде. Эта тенденция наиболее ярко проявилась в начале Второй мировой войны. Так, например, во время облавы на имение Курио выяснилось, что из 408 задержанных молодых людей, почти половина числилась членами гитлерюгенда. Кроме этого, 50 из них по достижении 18-летнего рубежа покинули ряды гитлерюгенда, не присоединившись ни к одной из многочисленных национал-социалистических организаций. А ведь унификация всего взрослого населения считалась основной и отличительной чертой национал-социалистического строя.

С началом Второй мировой войны можно было выделить два уровня, на которых действовали участники «свинг-югенда». Один из них был никак не связанным с политикой, другой все-таки имел политический окрас. На практике грань между ними было провести не так уж просто. Изначально увлечение свинговыми танцами было проявлением гедонизма и страсти к развлечениям, которое по своей сути не имело никакой политической мотивировки. Однако со временем свингующая молодежь политизировалась или в некоторых случаях криминализировалась, что не могло остаться незамеченным нацистским режимом.

Поначалу участники «свинг-югенда» сосредотачивали свое внимание на провокационной манере одеваться. Девушки предпочитали шить для себя по мужским образцам костюмы-тройки. Юноши могли облачаться в фетровые шляпы и черные рубашки. Пальто с поясом перебрасывалось через руку. Когда носить на обратной стороне лацкана пиджака британский «Юнион Джек» стало небезопасным занятием, его на некоторое время заменили значками с американским флагом. В данном случае акцент делался на вызывающем поведении. Нередко подростки слушали пластинки с джазом и свингом в самых неподходящих для этого местах, например в общественных бомбоубежищах. Выходцы из пролетарских слоев могли слушать подобную музыку во время ночных дежурств на оборонных предприятиях. Разумеется, танцы и активная сексуальная жизнь были теми «запретными плодами», которые манили многих. Те же, кто все-таки предпочитал в первую очередь музыку, занимались торговлей дисками, равно как и копировали их при помощи самодельных устройств (тем же самым занимались и отечественные стиляги — «музыка на костях»). Теоретически это могло попасть под статью о спекуляции. Более серьезный с точки зрения Уголовного кодекса проступок как-то совершил Андреас Панагопоулос. В 1941 году на «черном рынке» он приобрел пистолет-пулемет. Опробовать его решил в своем имении — через окно он расстрелял воздушный шарик. Однако стрельбу услышали на соседнем земельном участке, и молодой человек был уличен в нелегальном приобретении оружия.

Иногда совершались и вовсе скандальные выходки. Например, группа свингующих подростков в полном облачении могла сесть в вагон первого класса поезда Гамбург-Харбург, чтобы выйти на главном вокзале Харбурга. Там их встречала аналогичным образом одетая толпа юношей и девушек, которые изображали из себя восторженных поклонников. Сверкали фотовспышки. А прибывших в Гамбург «путешественников» поджидала конная упряжка. Изумленным жителям Гамбурга, которые становились свидетелями этого действа, заявлялось, что речь шла об «акции борьбы за мир» (с некоторыми оговорками эту акцию можно считать одним из первых флеш-мобов).

Иногда Ганс-Иоахим Шееле (Томми) вместе с приятелями переодевался грабителем, после чего изображал нападение на загородный дом одного из своих приятелей. При этом в какой-то момент они были «обращены в бегство», которое фотографировалось с поразительной тщательностью. Однажды в гестапо подобный розыгрыш приняли за «чистую монету»! С этого момента Томми числился в тайной полиции на «особом счету». Он же, оставаясь безнаказанным за свои выходки, все чаще и чаще обращался к политическим действиям. Так, например, он со своими приятелями мог прийти в кинотеатр «Ватерлоо» на «просмотр» пропагандистского киножурнала. Когда Шпрингер начинал показывать очередной выпуск «Дойче Вохеншау», пестрая компания поднимала шум. Молодые люди свистели, топали ногами, кричали до тех пор, пока показ киножурнала не прекращался, а их самих не выдворяли из зала билетеры. Нечто подобное участники «свинг-югенда» могли устроить и в кафе. Заметив поблизости агентов гестапо, они издавали громкие возмущенные крики, которые, впрочем, не носили однозначной политической направленности. Сам Томми Шееле вспоминал после войны: «Мы хотели показать этим тупым собакам, что мы просто другие — собственно и все». В любом случае эти молодые люди нарушали табу национал-социалистического общества, выходили далеко за рамки допустимых для этого общества «приличий». Если они не искали политику, то политика сама находила их. Пародии на Гитлера и Геббельса, с точки зрения национал-социалистического законодательства уже не были «невинными шутками». На этом поприще, кроме Каки Георгиадиса отличился молодой врач, которого звали Хайнц Лорд. Они оба были значительно старше Томми и его приятелей, а потому могли быть без проблем отданы под суд. Кроме этого, небезопасным в Третьем рейхе развлечением было завешивание куском ткани портрета Гитлера, который имелся (и не в единичном количестве) во всех учебных заведениях. Помимо этого, согласно национал-социалистической морали, было «постыдным» иметь любовные связи в «неарийцами», что весьма часто практиковалась в среде «свинг-югенда». И еще свингующая молодежь любила слушать радиопрограммы Би-би-си. Поначалу это касалось только музыки. Но затем подростки стали уделять внимание прослушиванию отрывков запрещенных в рейхе литературных произведений. Особым шиком считалось записать и размножить писателя Эриха Кестнера.