Алексей Рыбин - Анархия в РФ - Первая полная история русского панка

Самое трудное заключалось в том, чтобы найти советскую пластинку с таким же количеством треков, как на западном оригинале. Ленинградские меломаны в те годы могли по памяти воспроизвести название всех песен на любом альбоме последних лет двадцати. И если количество дорожек на пластинке не соответствовало, то получить в бубен можно было прямо на месте. Поэтому мы предпочитали не рисковать, а менять «яблоки» на пластинках, где перерывов между песнями не было вообще. Скажем, на альбоме «Wish You Were Неге» — ярлык в этом случае клеился на пластинку с записями речей Брежнева. Она стоила не два пятнадцать, а около рубля, и на Брежневе мы экономили лишний рубль: выдавая его за «Pink Floyd», зарабатывали не тридцать семь целковых, а целых тридцать восемь.

— Это такой мажор! — говорил Вольдемар. — Вообще крутой! Столько дисков дома!.. Коллекция!

Слово «коллекция» означало, что дома у незнакомого мне Лэйка находится пластинок двадцать, а то и больше. Познакомиться с таким человеком было большой честью. Время шло, но Вольдемар даже не собирался знакомить меня с крутым коллекционером. Зато понта ради ежедневно хвастался: мол, был тут у Лэйка. Заскакивал, дескать, по делам… И показывал новые пластинки, которые выменял у таинственного мажора. Пластинки были фантастические.

…

С собой взять меня Вольдемар согласился только через несколько месяцев. Лэйк жил в девятиэтажном доме, выходящем торцом на проспект Космонавтов. Мы поднялись пешком на шестой этаж. Вольдемар позвонил в дверь. Нам открыла бабушка крутого мажора. Она была маленького роста, седенькая и миленькая.

— Вы к Андрюше? Сейчас позову…

Бабушка сделала шаг назад и прикрыла входную дверь. Мы остались на лестнице. Я посмотрел на Вольдемара. Тот пожал плечами: здесь так принято. Внутрь вообще мало кого пускают.

Андрюша Панов, он же Лэйк, вышел через минуту. Он был высоким, длинноволосым, в меру толстым парнем. Пузо придавало Лэйку вид человека спокойного и знающего себе цену. Взгляд его был хитроват и в то же время многозначителен. Лицом он и вправду очень походил на Грэга Лэйка — одного из моих любимых гитаристов, — да и стиль одежды был практически тот же. Узкие джинсы, приталенная джинсовая рубашка.

Джинсы были потертыми фирменными и очень замысловато скроенными. То, что это не самопал, как у Вольдемара, я понял сразу. На джинсы глаз у меня был наметан.

В тот день побывать в квартире Лэйка мне не удалось. Разговор состоялся на лестнице. Речь шла о вещах таинственных, для меня еще малопонятных. Звучали слова «табаш», «насос» и «пайта». Куда больше финансовых планов меня интересовало посмотреть на пластинки, но к коллекции нас так и не допустили. Вольдемар представил меня как «тоже любителя музыки». Андрюша хитро улыбнулся и пожал мне руку. На том и расстались.

Потом, через некоторое время (о, точно! я уже учился в институте! вспомнил наконец), Вольдемар как-то рассказал, что Лэйк — человек очень аккуратный. Обложки пластинок, чтобы не мялись и не пачкались, он обтягивает полиэтиленом. А полиэтилен у него как раз кончился и взять его негде. При советской власти полиэтилен в магазинах не продавался.

Главное, что можно сказать о советских временах, — они были тоскливы. В школе было уныло, в институте мерзко, на работе противно. Если кому-то становилось настолько противно, что он переставал ходить на работу, то его тут же хватали и сажали в тюрьму за тунеядство. Поэтому большинство граждан старались хоть как-то, но работать. А мы не очень старались. В общем-то, почти все, чем мы занимались, считалось криминалом. Ну, не до такой степени, как убийство или грабеж, но все равно, как ни крути, мы вели противозаконный образ жизни.

Той осенью я учился в институте, который назывался втуз — высшее техническое учебное заведение. Правда, мы расшифровывали эту аббревиатуру как «Все Тупые Уже Здесь». Система обучения во втузе была следующей: один семестр просто учишься, а следующий — днем работаешь на заводе, а учишься по вечерней форме. То есть после работы катишь в институт и там сидишь две, а то и три пары. Единственным плюсом было то, что на заводе делать ничего особенного было не нужно — студент, он и на заводе студент. А зарплату, хоть и не слишком большую, но платили. Это было в любом случае лучше, чем стипендия.

Вынести с предприятия можно было все что угодно. Я, например, зашел на склад, кивнул учетчице, которая сидела за разбитым и загаженным столом, отмотал из рулона полиэтилена метров десять и спокойно вернулся в цех. В цеху мой наставник, слесарь со стажем, помог обмотать эти десять метров вокруг туловища, натянул на меня куртку, застегнул и проводил до проходной, которую я миновал без малейших трудностей. Андрей Панов безумно обрадовался стыренному мною полиэтилену. Мы тут же стали друзьями.