Павел Сурков - Легенды мирового рока

Что касается тайн, связанных с именем Кобейна, – наш курс называется «Великие тайны рок-н-ролла» и что мы должны так или иначе придерживаться выбранной тематики – то их на самом деле ровно две. Первая, лежащая на поверхности, это, собственно загадка смерти – хотя, конечно же, никаких загадок здесь особо нет.

Жизнь Кобейна, рано отколовшегося от семьи и развивавшегося фактически безнадзорно, с юности оказалась плотно связана с разнообразными веществами – к сожалению, этот факт необходимо признать. Стремительное разрушение организма, на мой взгляд было обусловлено целым рядом факторов, свойственных исключительно американскому обществу конца 80-х – во-первых, бурно развивается институт врачебной и психологической помощи. Попавший в лапы к врачам и психологам 13-летний юнец с кучей хронических заболеваний был отличной добычей. Курту засаживают в голову одну-единственную идею, которую мальчонка принимает как аксиому: таблетки и психолог могут спасти от мучений, переживаний и болей (у Кобейна – хронический бронхит). Итак, у мальчишки есть возможность приобретать по рецептам обезболивающие препараты, ну а старшие товарищи с легкостью делятся пивом и более крепким алкоголем.

Но вот тут надо остановиться, потому что возникает невероятный (и совершенно обоснованный) риск свалиться напрямую в пошлость: 90 процентов существующих биографических книг о Кобейне концентрируются исключительно на том, какие именно вещества он употреблял, в каких пропорциях и каким образом они довели его до гробовой доски.

Но до гробовой доски Кобейна довели вовсе не вещества (хотя их влияние, конечно, было заметно). До гробовой доски Кобейна довело невероятное, чудовищное одиночество. Более несчастной и одинокой фигуры сложно себе представить – вокруг многих героев нашего цикла всегда вращалось огромное количество знакомых, приятелей, товарищей – пусть не всегда искренних, зато массовость создавалась. Кобейн же был ужасающе одинок – и это одиночество он изо всех сил пытался разорвать.

Ему остро не хватало собеседника, близкого друга, а порой и советчика. Порой мне кажется, что, несмотря на всю безбашенность и отвязность, в душе Курт оставался неизменно скромным и даже несколько закомплексованным человеком. Одним из его друзей – настоящих друзей! – был Майк Стайп из R.E.M., и по воспоминаниям именно этого человека мы можем отчасти судить о том, что творилось с Куртом в последние месяцы жизни и чего он еще хотел получить от музыки и в целом от шоу-бизнеса.

Курт поднял непосильную ношу: он пытается в короткий срок динамично развивать как группу, так и собственную музыку в целом. Еще не утихли страсти по Nevermind, а он уже горит новой идеей – записать рваный, агрессивный, но в то же время чувственный альбом. И выбор продюсера – нойзера Стива Альбини – целиком и полностью идея Кобейна: для In Utero ему нужен максимально жесткий звук, «непричесанный», грязный – а Альбини мастер в таких делах.

Изначально пластинку собирались назвать I Hate Myself And I Wanna Die. Эта фраза стала своеобразной коронной шуткой Курта: в ответ на самый часто встречающийся журналистский вопрос «О чем вы мечтаете?» или же «Ваши творческие планы?» – он отвечал, сохраняя мрачное выражение на лице: «Я себя ненавижу и хочу умереть». Правда, рассудительный басист Крис Новоселич все-таки уговорил Курта сменить название пластинки. Аргумент был чрезвычайно логичен: а ну как какой-нибудь оголтелый фанат примет название пластинки как руководство к действию и вскроет себе вены? Вот тогда-то не оберешься забот, да просто – вовеки не отмоешься от обвинений в призывах к самоубийству.

Кобейн прекрасно понимал, чем это чревато – он был битломаном и помнил историю с Чарльзом Мэнсоном и Heiter Scelter, и поменял название пластинки на In Utero («Из утробы»), придумав и соответствующую обложку. Пластинка, по мнению Курта, должна была стать концептуальной и была призвана отразить его внутренний мир – противоречивый, нервный и даже истеричный.

У истерики были вполне понятные причины: Кобейн и его жена Кортни Лав попали в цепкие лапы американской ювенальной юстиции. Кортни (тоже, надо сказать, не отличавшаяся ясностью мышления) заявила в одном интервью Линн Хиршберг из журнала Vanity Fair, что, будучи беременной, употребляла героин. При этом Кортни, конечно же, спохватилась и поправилась, что, мол, героин она употребляла, еще не зная, что ждет ребенка, – но слово не воробей: Хиршберг написала, что Кортни закидывалась наркотиками все девять месяцев беременности. Ювенальная юстиция весьма заинтересовалась этими сведениями и вознамерилась отнять маленькую Фрэнсис Бин у четы Кобейн-Лав. Курта и Кортни обязали проходить регулярные обследования – и если Лав смогла сократить употребление наркотиков, то для Кобейна героин к тому моменту носил характер постоянного обезболивающего и фактически жить без наркотиков Курт не мог.