Джон Фэи - До чего же довёл меня блюграсс. Блюзы и монстры, которые разрушали мою жизнь

Там, где должен быть мажор, звучал минор и наоборот. То есть всё было переставлено не на свои места, и я находился там, где мне находиться не следовало, потому что «делай, что хочешь, только не водись с евреями, они, коварные и мелочные, непременно тебя испортят» – так учил меня Эдди.

Однако в данном случае это явно не соответствовало действительности, потому что и Натали Фельдман и члены её семьи, которых я очень полюбил за три года обучения в начальных классах, полюбил так сильно, вопреки запретам Эдди и Лэрри, и национальной политике нашего Член-клуба, согласно которой, мне не следовало даже заговаривать с этой злостной растлительницей, потому что всё могло закончиться либо ничем, либо большой обидой. Но я никого не любил в моей взрослой жизни так, как её.

Тем не менее мне бы следовало прислушаться к мнению антисемитов, поскольку именно этим всё и закончилось.

Всё шло нормально до третьего класса. Мы были тесно и счастливо связаны узами юмора, веселья, песен и шуток собственного сочинения, ограждавших нас от мира взрослых, который вскоре атакует нас глубоко и болезненно, не задумываясь о глубине причиняемой боли, которая окажется сильнее всех обид, унижений и травм, уготованных нам обществом в ещё не наступившей взрослой жизни.

Итак – роковая женщина в начальных классах. Фантастика, не правда ли? Конечно, она была сообразительней других ребят, и очень любила словесные игры.

Покажите мне американского гоя, чтобы он в них играл.

Ещё ей нравилось сочинять песни и фантазировать.

Но это были совсем не те мистерии, какими мы баловались в нашей пригородной организации «Член-клуб» Азалия-сити.

В них было больше интеллекта. Насилие, секс, калеки и трупы – всё это тоже было, только с помощью слов.

В своём тогдашнем возрасте она смогла разглядеть и осознать лицемерие и могущество Великого Зверя, подёнщину, скуку и однообразие, зверскую ненависть и агрессивность, копимую в теряющей рассудок культуре гойского мидл-класса. То же самое она замечала и среди своих. И не просто умела всё это описать. У неё получалось разложить предметы по полочкам, как у преподавателя. Она разъясняла каждую тему, делая её постижимой, хотя в целом вся эта ахинея была лишена смысла.

Бессмыслицу я мог осознать и сам. Её все вокруг ощущали. Но только Натали могла её объяснить.

Вот почему я провожал её до дома после занятий ежедневно, посвящая каждую минуту нашим «играм».

Но мы не играли с ней в то, во что играют другие дети. Мы не растрачивали энергию друг друга на глупую беготню и преследование. Мы стимулировали наш интеллект, препарируя лицемерие, безумие и глупость управляющих нами взрослых.

И хотя на первых порах я был только её слушателем, вскоре я стал делать самостоятельные открытия по теме «общества», в котором мы живём. Открывая то, что оно не желало демонстрировать.

Потому я и был избран её учеником, а она моим гуру. Потому и оказались мы неразлучны. Ежедневные встречи с Натали стали для меня источником реальных знаний.

Никто не мог так хохотать, как она – громко, утробно, до изнеможения. И очень привлекательно.

Мы понемногу изучали идиш. От неё я узнал, что такое «фарпочкет» и «цицмус». Всё они были частью иносторонней чарующей парадигмы, о близости которой не подозревали те, кто живёт по шаблону WASP . Эти слова рождались в сумраке параллельной реальности, где царит совсем иное мировоззрение.

Мир, в котором всё иначе от и до. Поясняя его ключевые слова, она позволяла такие виражи воображения и отдалённые (far-blown – farblondjet) примеры, что мы потом хохотали как ненормальные, не в силах вымолвить ни слова по многу дней. Истерический смех сопровождал нашу каждую встречу.

Моим любимым словом стало «онгепочкет» – нечто сложное, но бессмысленно сложное, как само наше существование, о котором мы придумывали песенки, бесконечные, как оно само:

Или:

Или:

Или:

Или:

Или: