Суламифь Мессерер - Суламифь. Фрагменты воспоминаний

Она понимала, что я преподаю по заветам Елизаветы Гердт.

– Ваш класс такой, каким ему следует быть, – говорила Нинет. – Я не делаю различия между русской и английской балетными школами. Школа бывает или хорошая или плохая… [24]

Чего уж тут скрывать: эти слова родоначальницы британского балета греют душу.

Нинет де Валуа

Старые московские друзья, приезжавшие в Лондон в те годы (начало 80-х), радостных новостей не привозили. Но конечно, встречи с ними были очень приятны и интересны. Первым навестил меня, разыскав мой номер через Ковент-Гарден, многолетний сосед по московскому дому Эмиль Гилельс. Он не побоялся контакта с невозвращенцами.

Помню, неожиданно пришел ко мне Юрий Любимов. Это еще до его эмиграции. Он передал мне письмо и пакет с фотографиями от родственников в СССР – смелый с его стороны поступок.

В тот вечер в Лондоне у себя дома, чтобы развлечь Юрия, я поставила видеокассету с каким-то модным тогда кинофильмом. Интересно, что Любимов непосредственно и искренне, словно ребенок, реагировал на происходившее на экране. То и дело бросал реплики вроде: «Неужели она не понимает, ведь это так опасно, а?!»

«Да не верь ты ей, не верь! Ой, да тебя обманывают…» – кричал он персонажам фильма. Искушенный во всех приемах и трюках драмы и кино, выдающийся режиссер тем не менее сам оказался благодарнейшим зрителем…

Мне довелось видеть постановки Любимова на Западе. Успех они имели огромный. Поразительно, сколь доходчивы его спектакли для западных аудиторий. Искусство этого режиссера поистине не признает границ, ни национальных, ни культурных.

По понятным причинам не многие решались на контакт с родственниками-перебежчиками. Тем более трогательны были весточки из России, привезенные Любимовым. Несказанно обрадовались мы письму от сына моей падчерицы Рины – художника Алеши Бегака и от его жены Даши Семеновой! К слову сказать, Даша, тоже талантливая художница, – дочь писателя Юлиана Семенова, правнучка Петра Кончаловского и праправнучка Василия Сурикова.

С благодарностью вспоминаю и теплую записку, присланную в то время еще одним известным моим родственником, поэтом Германом Плисецким, чью книгу «Труба» его коллега Евтушенко назвал шедевром и чье стихотворение «Памяти Пастернака» Ахматова считала «лучшим из всего, что создано в честь Бориса».

Как-то, в начале моего преподавания в Королевской балетной школе, ее тогдашний директор Джеймс Мойнихен представил меня Алисии Марковой – она пришла посмотреть мои занятия с девочками-выпускницами.

Пожалуй, нет такого человека в мире балета, кто не знал бы имени Алисии Марковой, и я не была исключением. Лилиан Маркс на пару лет младше меня, родилась в Лондоне в 1910 году и училась у русской балерины Серафины Астафьевой, державшей студию в лондонском районе Челси. Когда Лилиан исполнилось четырнадцать лет, Дягилев взял ее в свой балет в Монте-Карло и поменял девочке имя на Алисию Маркову.

Там ее увидела Нинет де Валуа, которая, создавая балет в Англии, сделала Алисию его звездой. Так в Британии появилась первая балерина-ассолюта. Военные годы Маркова провела в Америке, в частности, много танцевала в АБТ.

Маркова знаменита невероятной легкостью танца. Она сотворяла такую иллюзию собственной невесомости, что зрителям казалось, будто она вот-вот улетит со сцены. Вдохновила своим танцем она многих, включая Марго Фонтейн.

Алисия Маркова

После урока мы разговорились. Алисия, пожелав мне благополучия в Англии, поинтересовалась, не нужно ли чем-нибудь помочь. Я, поблагодарив, ответила, что все и так замечательно. И тогда Маркова спросила, не хочу ли я поклониться памяти Анны Павловой. Я, конечно же, с радостью согласилась, и Маркова взялась быть моим гидом.

Звенят ключи. Перед нами раскрываются тяжелые дубовые двери. Алисия и я погружаемся в полумрак, наполненный волнующим запахом вечности.

С нами – менеджер лондонского крематория «Голдерс-грин». Без него получить доступ сюда, в главный колумбарий, именуемый «Сад памяти», мы бы не смогли.

Он включает люстру:

– Взгляните, вот она…

Луч света падает на мраморный кубок в арочной нише. На нем выбита скупая надпись на русском и английском: «Анна Павлова». Ниже – такая же урна, но из зеленоватого оникса: «Виктор Дандре». Они неразлучны и после смерти – великая русская балерина и спутник ее жизни, муж, импресарио, с кем она была вместе два десятилетия.