Шенг Схейен - Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда

Но какими бы ни были нюансы взаимоотношений, Павел вряд ли чувствовал себя одиноким в Петербурге: с ним в одном доме жила его сестра Мария, а сестра Анна – буквально за углом. В воспоминаниях его второй жены Павел предстает человеком веселым, энергичным, беззаботным и никогда не унывающим, привязанным к домашнему очагу. Похоже, он не слишком сосредоточивался на деньгах, ведь у семьи был большой дом в Перми и поместье в Бикбарде с винокурнями, продолжавшими приносить доход. Философовы, родственники Дягилевых, также были весьма состоятельной семьей.

Прожив несколько лет в столице, Дягилевы и Философовы сильно оторвались от своих пермских провинциальных корней и стали настоящими петербуржцами. Как и многие другие представители поместного дворянства, перебравшиеся в столицу, они стали вести образ жизни, близкий к буржуазному. Их старые патриархальные привычки отчасти уступили место профессионализму и буржуазному самораскрытию. Внутренние интересы семей концентрировались на искусстве, образовании и путешествиях, что считалось первостепенным для развития кругозора, повышения социального статуса и качества жизни. Именно такие люди, как Дягилевы, небольшая, но быстро растущая группа городских купцов и промышленников, с одной стороны, и эмансипированное дворянство – с другой, были движущей силой того культурного подъема, который России предстояло пережить на рубеже веков и который отразился на всей европейской культуре в целом.

Спустя несколько месяцев после смерти жены Павел Дягилев снова стал участвовать в жизни общества. Его регулярно направляли в места расположения войск вдоль Варшавской железной дороги. Однажды в поезде он познакомился с семьей Панаевых из Петергофа, пригорода, расположенного в нескольких километрах от Петербурга и знаменитого своим дворцовым ансамблем. Своих троих детей родители нарекли Ахиллесом, Платоном и Еленой. Панаевы приглашали Павла Дягилева на балы, которые они устраивали, а потом он и просто стал бывать у них дома. Молодых людей у Панаевых принимали неохотно, поскольку мрачноватый хозяин дома очень хорошо понимал, что все они – лишь «искатели богатых невест». Но, как писала Елена:

«Дягилев стал рассказывать анекдоты, его окружили, поднялся смех. Потом он сел за пианино и запел цыганские и русские песни. Валерьян Александрович всегда очень любил их […] Он разошелся, потребовал какую-то арию, в которой певец взял верхнее «ut» [20] Нота до (лат.). […] Таким образом Павел Павлович совершил бессознательно неожиданную и трудную победу, благодаря своему тенору и своей веселости» 10.

Павла стали приглашать на вокальные вечера. Через некоторое время ему предложили участвовать в постановке небольшой оперы, одну из ролей в которой должна была сыграть Елена. В доме Панаевых Павла Дягилева выделили и решили помочь зарождавшейся любви.

Начались совместные репетиции, спевки и инсценировки, и уже через несколько месяцев было объявлено о помолвке. Получив от Павла предложение, Елена была счастлива и согласилась, но в качестве условия оговорила вначале познакомить ее с Сережей Дягилевым, которому на тот момент было около трех лет. Через двенадцать лет она написала об этом так:

«Как я помню маленького Сережу двенадцать лет назад […] Я хотела непременно увидать тебя перед свадьбой. Ты был для меня почти вопросом жизни и смерти, так как я решила втайне, что, несмотря на любовь мою к твоему отцу, я не выйду за него, если не почувствую, что могу горячо любить и тебя […] По мере приближения к Романщине, мной постепенно овладевало мучительное волнение, которое дошло до невыносимого, когда мы стали подъезжать к дому. Конечно, конечно, я никогда в жизни не забуду этих минут. Издали я увидала, что на крыльце стоят, ждут нас. Мы подкатили […] Тут стояла Мариша и держала на руках ребенка в ярко-синем платье с матросским воротником, украшенном золотыми якорями. Это был ты – ты маленький, беспомощный мальчуган, который держал мою судьбу в своих ручонках.

Я проговорила только: «Это Сережа…» – и с трепетом, со страхом протянула тебе руки. Вдруг совершилось чудо […] Я тогда приняла это за чудо, за ответ Бога на мои мучительные вопросы к Нему, и теперь думаю все так же. Это было чудо.

Не остановившись ни секунды перед совершенно не знакомым тебе лицом, ты протянул ко мне свои ручки, потянулся весь ко мне, и когда я, пораженная, приняла тебя от Мариши, ты обнял шею мою обеими ручками крепко, крепко, и головку свою прижал к моей щеке.