Б. Акимов - Надоело говорить и спорить

Песенный герой Дмитрия Антоновича – не интеллигент, но интеллигентен. Не хочется вдаваться в длинные рассуждения по этому поводу, однако красота его произведений нисколько не несет эстетствующей печати. Его песни просты, но не простецкие. Его образы полны тайной силы, его шутки часто замаскированы в форму. «За то ты нам, юным, и люб» – не просто шутка, но и мастерская, ядовитая мини-пародия. Для полного и глубокого восприятия его песен, очевидно, необходим некий образовательный ценз. Прочитанные как сюжет, его песни имеют успех. Прочитанные как состояние души, они восхищают. Когда их много – это происходит на авторских вечерах – все они в итоге оказывают какое-то странное, нигде, по крайней мере мною, не наблюдавшееся явление «осветления», что ли, души. Наступает легкий праздник приобщения к доброте. Подобный тому, когда читаешь Пушкина. Потому что его постоянный герой – человек, который любит другого человека. Так просто. Так незамысловато. И так редко.

Я далек от мысли полностью отождествлять героя Сухарева с самим Дмитрием Антоновичем. Герой есть герой. Когда-то Тургенев сказал, что «о многих вещах мы говорим с интересом, а о себе – с аппетитом». Лично о себе Сухарев всегда говорит с легкой, свойственной настоящим мастерам мудрой иронией. «Поглядывая в карты свысока». Но своего героя он любит, а это тоже не часто встречается. Он не отправляется за ним в далекие края. Он не прячется за северные горы, бушующие моря и прочую р-р-романтику. Места, где появляется его герой, весьма скромны – двор, вагон, поляна, бульвар, тропинка. Да и в Париже, на пароходике, плывущем по Сене, он, его герой, точно такой же, каким он был на пароходике, шлепающем по Оке в Голутвин. Да и дело не в месте. В конце концов – много ли можно сказать в стихотворении, в котором описываются намерения купить жене за границей различные вещи? Оказывается, многое. Оказывается – про всю жизнь. И щемящая, раздирающая сердце интонация этого стиха, соединенная с великолепной музыкой Сергея Никитина, стала одной из лучших их песен. (Стихи эти, к радости почитателей Дмитрия Антоновича, вскоре вошли в сборник избранной русской лирики.)

Тайно поигрывая на гитаре, Дмитрий Антонович Сухарев сам не сочиняет музыки. Он работал со многими одаренными композиторами: Г. Шангиным-Березовским, В. Борисовым, В. Берковским, С. Никитиным. Мне доводилось не раз наблюдать процесс рождения этих песен, эти домашние университеты. Они являлись полной противоположностью многим худсоветам, на которых я присутствовал. Там композитор и поэт с упорством тяжелых танков защищали свои «части» песен. У Сухарева споры шли по существу дела. Дорабатывал ли поэт свои стихи? О, да. Иной раз – в течение не одного месяца. Живой процесс взаимного творчества – вот что это было. Но чаще всего Дмитрий Антонович выступал в роли селекционера нот, и, надо сказать, вкус его никогда не подводил.

Я давно люблю Дмитрия Антоновича Сухарева, я старый поклонник и почитатель его замечательного таланта. Я горжусь тем, что мой старший друг пришел к своему пятидесятилетию как крупный ученый, как зрелый поэт. Мне крайне неприятно, когда иной раз со сцены, перед незнакомыми людьми его называют фамильярно Митя, но вот выходит Дмитрий Антонович в далеко не португальском костюме, всегда волнующийся, и оттого голос его срывается и вызывающе высок. Но вскоре все пропадает – и дурацкая фамильярность партнера, и только что вынесенный толпой из вагона метро костюм, и напряженная струна в голосе. Остается поэт, который когда-то, очень давно, где-то возле Звенигорода пошел своим путем. От человека к человеку. От сердца к сердцу. Старым путем. И между прочим, милым путем.

1980

Владимир Высоцкий был одинок. Более одинок, чем многие себе представляли. У него был один друг – от студенческой скамьи до последнего дня. О существовании этой верной дружбы не имели и понятия многочисленные «друзья», число которых сейчас, после смерти поэта, невероятно возросло.

Откуда взялся этот хриплый рык? Эта луженая глотка, которая была способна петь согласные? Откуда пришло ощущение трагизма в любой, даже пустяковой песне? Это пришло от силы. От московских дворов, где сначала почиталась сила, потом – все остальное. Волна инфантилизма, захлестнувшая в свое время все песенное движение, никак не коснулась его. Он был рожден от силы, страсти его были недвусмысленны, крик нескончаем. Он был отвратителен эстетам, выдававшим за правду милые картинки сочиненной ими жизни: «…А парень с милой девушкой на лавочке прощается». Высоцкий: «Сегодня я с большой охотою распоряжусь своей субботою». Вспомните дебильное: «Не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить…» Высоцкий: «…А мне плевать, мне очень хочется!» Он их шокировал и формой, и содержанием. А больше всего он был ненавистен эстетам за то, что пытался говорить правду, ту самую правду, мимо которой они проезжали в такси или торопливым шагом огибали ее на тротуарах. Это была не всеобщая картина жизни, но этот кусок был правдив. Это была правда его, Владимира Высоцкого, и он искрикивал ее в своих песнях, потому что правда эта была невесела.